«Приходилось даже кадрировать флаг на картинах». Ушедшие с ТВ журналистки — об изнанке телеработы

Наталья Бибикова и ее дочь Александра Бобкова рассказали, как работает цензура на госканалах, почему телевизионная забастовка сорвалась и о ночи, проведенной в Жодинской тюрьме.

Предлагаем избранное из интервью, которое журналистки дали LADY.TUT.BY.

О цензуре на ТВ

Александра Бобкова и Наталья Бибикова делали проекты о культуре.

— Но продолжать это было просто невозможно, — отмечает Наталья. — Когда задержали Виктора Дмитриевича, когда люди начали возмущаться, а государственные СМИ искажали информацию, транслировали ее однобоко, я еще себя уговаривала: «Я делаю проекты о культуре, а не о политике, и я хочу продолжать это делать, потому что действительно считаю это нужным и важным». При этом я действительно уважала Виктора Дмитриевича как культурного мецената. Не была близко знакома, но освещала все проекты, к которым он имел отношения — «Теарт», «Осенний салон» — и восхищалась тем, что это происходит в Беларуси.

В августе для меня настал момент, когда оправдание «я культуру, спорт, «Калыханку» делаю, я тут ни при чем» перестало работать. Ведь оставаясь, я бы подписалась под тем, что согласна со страшным насилием и репрессиями над мирными людьми.

Александра признается, что даже в культурной нише приходилось цензурировать буквально всё — это огорчало и возмущало девушку:

— Например, у нас был проект, посвященный художникам. Ты просто-напросто не можешь осветить значимую часть жизни мастера, которая так или иначе связана с его протестным искусством. Больше того: еще в прошлом году я не могла показать в программе картину, нарисованную по историческим мотивам, где был бело-красно-белый флаг. Мне приходилось кадрировать изображение, чтобы флага не было видно. Причем я не могу сказать даже, что это было каким-то четким распоряжением сверху, это была сама собой разумеющаяся установка — «на всякий случай, не надо».

— Или возьмем тот же Купаловский — «Пинскую шляхту», которой столько лет. О чем там говорил Пинигин? О страхе, который люди испытывают перед чиновничьей машиной, которая в любой момент может обобрать тебя до нитки, оставить ни с чем. Параллель очень легко провести, правда? Но ты не можешь называть вещи своими именами, поэтому ищешь для эфира какие-то невероятные метафоры. Или вот «Ревизор» и его подача — перенос в советское время, которое в нашей стране не закончилось. Но ты не можешь об этом сказать, потому что работаешь на госканале.

— Конечно, это было очень неприятно и грустно, — признается Саша. — Но до этого лета, когда в новостях началась откровенная ложь, казалось, что с этим можно мириться.

Александра говорит, что почувствовала тогда острую несправедливость и обиду: «Врут люди, которых я знаю лично! Люди, с которыми мы ездим в одном лифте. Получается, руководитель компании, в которой я работаю, отдает такие приказы. Оставаться в такой структуре невозможно, пусть ты и занимаешься «всего лишь» культурой».

О тех, кто просто отмалчивается и остается в эфире

— На мой взгляд, это тип людей, который привык жить исключительно в контексте собственного комфорта и не заглядывать туда, где границы этого комфорта заканчиваются, — объясняет Саша. — Они не привыкли рассматривать себя и свои действия, а точнее, бездействие в контексте общества, в контексте государства. Эти люди принимают самое удобное для себя решение. Кто-то из корыстных целей — дальше строить себе карьеру, подниматься вверх по служебной лестнице, а кто-то из страха неизвестности, потери работы, заработка и статуса.

Не думаю, что людей, оставшихся на ТВ, преследуют и шантажируют. Определенно, нет. Это их выбор, — отмечает Александра.

Со своей стороны Наталья прокомментировала сюжет на СТВ про Купаловский, когда в гримерках якобы нашли бутылки. Сюжет озвучивала ведущая Екатерина Забенько.

— Вы же видели ее выражение лица в конце? Очень говорящее. Она человек, не может не переживать. И тем не менее, она сделала это.

О том, почему не удалась забастовка на БТ

— Я не думаю, что мы сделали что-то не так и упустили момент, — отмечает Наталья. — Единственное — мне жаль, что мы сделали это только тогда, а не раньше… Думаю, у нас был ложный оптимизм, самообман, вызванный эйфорией от того, что мы вместе стоим под стенами «Белтелерадиокомпании» и говорим правду.

Потом, поразмыслив, я поняла: даже если б руководство, допустим, сказало: «Да, мы всё будем делать по-новому и по-честному», уже завтра Белтелерадиокомпанию возглавляли бы другие люди. И делали бы то, что скажут. Ничего бы не поменялось.

Саша присоединяется к ее мнению:

— На телевидении ничего не изменится, пока не сменится власть. Всё прочее — локальные бунты, которые заканчиваются жесткими преследованиями и репрессиями. А потом в механизме появляются новые винтики. Ведь, на самом деле, не требуется большого количества людей, чтобы делать пропагандистские сюжеты. И люди, согласные на такую работу, всегда найдутся. Ну, а вместо развлекательного, интеллектуального, культурного контента можно крутить бесконечные повторы, взятые из фондов.

О дворовых посиделках и «белорусских сезонах»

—Да, с одной стороны, происходит культурная катастрофа: я имею в виду репрессии по отношению к талантливым людям, попытки перекрыть им кислород во всех сферах. Но с другой, в ответ на это давление выросло столько прекрасных музыкантов, творений, перформансов, картин! горячо Наталья.

Одна подписчица на этот счет оставила прекрасный комментарий: «Белорусские сезоны сейчас идут по всему миру».

И даже те, кто раньше были далеки от культуры, от театра, захотели с ними познакомиться. Мне поступает столько сообщений из серии: «Я никогда не была в Купаловском, но очень хочу помочь театру. Как это сделать?», «Если они вернутся, я не пропущу ни одного спектакля, ни за что»! Это возрождение самосознания.

— Или посмотрите вот на дворовые сообщества, на концерты, которые они организуют, приглашая прекрасных музыкантов, — отмечает Саша. — Обе стороны взаимно восхищены. (Улыбается) Многие были убеждены — нет современной белорусской музыки, поэзии, живописи — и теперь у людей культурный шок. И доля обиды даже за то, что они не знали об этом раньше. Это очень приятно, что белорусы очнулись, захотели узнать и полюбить друг друга.

О женщине, которая привела силовиков, когда они прятались в подъезде

Наталья и Александра принимали участие в мирном протестном марше и были задержаны 25 октября. Их выдала женщина, когда они прятались в подъезде. На следующий день Наталью и Александру отпустили, обе получили не сутки, а штрафы.

— Ну, что ж… Та женщина была уверена в своей правоте, — отвечает Саша. — Мы заняли территорию ее подъезда. Мы чем-то ей мешали. Ей руководили возмущение и злость, с которыми она не справилась. А еще страх. Думаю, каждый на подкорке понимает, что нас большинство. И что правда за нами.

Но, справедливости ради: моя знакомая оказалась в похожей ситуации, и ее к себе пустила пожилая женщина, которая в общем-то за Лукашенко — была и есть. Просто она поняла, что случится с девочкой, если она не поможет ей. И, видимо, это осознание было для нее страшнее, чем впустить к себе в дом человека с другими взглядами. Они, не конфликтуя на эту тему, беседовали о чем-то отвлеченном, пока ОМОН не ушел. Женщина эта еще и яблок в дорогу моей знакомой дала. (Улыбается.)

О ночи, проведенной в Жодино

— Был один удивительный момент! — рассказывает Наталья. — Мы уже пробежали без шнурков все эти коридоры и подвалы, и был следующий этап, когда нас обыскивали и досматривали, раздевали догола… Мы заходили по одной в камеры, а потом нас выводили и ставили у стенки. Саша вышла после меня… И ее куда-то увели.

Я испугалась. И, видимо, показала это всем своим видом.

А там ведь как? Только рявкают на тебя, только орут. И тут вдруг один надзиратель очень по-человечески спросил: «Вы чем-то обеспокоены?». Прямо вот таким литературным языком.

Я объяснила, что мою дочь куда-то увели — и мне страшно за нее. Оказалось, что пространство у стены закончилось, и девушек просто стали заводить за угол. Но он пошел разбираться. Как-то перетасовал людей, попросил подвинуться — и вернул мне Сашу.

Это был ком в горле и мурашки. Девушка, стоявшая рядом, прокомментировала шепотом: «Это прекрасно». (Смеется.)

Нас было десять в четырехместной камере — мы пытались найти для каждого место в этом скудном пространстве. Кто-то рассказывал о себе, кто-то шутил, а я, например, напевала колыбельную медведицы из мультфильма «Умка» — долго не получалось уснуть от ощущения сюрреализма происходящего. Теперь у нас есть чат однокамерниц: мы переписываемся, делимся новостями о том, как у кого суд проходит, поддерживаем друг друга.

— А чего меня в этот чат не добавили? — в шутку возмущается Александра. — Наверное, потому что я спала всё время. Не вкусила настоящей тюремной жизни. Опыт интересный есть, а рассказать о нем толком нечего. Даже обидно — и не туда, и не сюда. Пожалуйста, только не надо расценивать это как призыв задержать меня на 15 суток. (Смеется.)

Если серьезно, мне кажется, что я могла бы это вынести. Особенно, если учесть, что в 100% случаев в камере собирается очень классная компания. Задерживают ведь самых умных, светлых, прекрасных людей. И каша вкусная. Только что спать больно на металле. Но это понимание уже потом приходит, а в процессе о бытовом дискомфорте не думаешь.