«Мы столкнулись с пока непробиваемой стеной»

Дмитрий Лаевский, адвокат бывшего кандидата в депутаты Палаты представителей Андрея Бондаренко

Вкратце напомним суть дела. С точки зрения стороны обвинения А.Бондаренко, являясь бизнес-консультантом ООО "Белвысотстрой Групп", похитил денежные УКС Березино и СПК “Уша”. Выплаченный этими организациями аванс на строительство отработан не был, а А.Бондаренко якобы перевел эти деньги на счета других фирм в качестве оплаты товаров приобретаемых "Белвысотстрой Групп". Согласно акту ревизии КРУ Минфина товар по данным сделкам в действительности не поставлялся. По мнению прокуратуры, деньги со счетов этих фирм снимались и передавались А.Бондаренко "неустановленным лицом".

Оппозиционные политики и правозащитники считают уголовное преследование А. Бондаренко необоснованным и связанным с его политической деятельностью.

Суд Первомайского района города Минска 23 февраля приговорил А. Бондаренко к шести года лишения свободы с конфискацией имущества, с отбыванием наказания в исправительной колонии в условиях усиленного режима. О вынесенном приговоре и в целом об особенностях данного дела рассказывает адвокат А. Бондаренко Дмитрий Лаевский:

– Как вы отреагировали на приговор суда в отношении Андрея Бондаренко?

– Честно говоря, в сложившейся ситуации мы такого приговора не ожидали по той простой причине, что как в ходе самого процесса в целом, так и, в частности, при оглашении письменных материалов дела, обвинение не представило суду никаких доказательств, которые свидетельствовали бы о хищении. Поэтому, с юридической точки зрения, с учетом принципа презумпции невиновности и состязательности процесса, просто не мог быть постановлен обвинительный приговор. Но как в первый раз, так и при новом рассмотрении дела мы столкнулись с пока непробиваемой стеной из ничем не подтвержденных предположений.

– Как вы считаете, вы сделали все возможное в данной ситуации?

– Что касается работы, проделанной стороной защиты (а я говорю здесь не только о себе и моем коллеге, но и об Андрее Бондаренко, поскольку сторону защиты представляют адвокат и обвиняемый), то я считаю, что мы сделали все, что было возможно и необходимо. Помимо прочего, при новом рассмотрении был заявлен ряд ходатайств о дополнении судебного следствия, были истребованы и приобщены к материалам дела определенные документы и сведения, детально допрошены вызванные свидетели.

Мы, в дополнение ко всему, выяснили, что в рамках отдельных эпизодов обвинения Бондаренко отсутствовал либо в стране, либо в Минске. Хотя подчеркну: это не обязанность моего подзащитного – доказывать свою невиновность.

Но главное: как возражать, если ничего по существу не предъявляют? Если бы предъявлялись какие-то конкретные доказательства виновности, и мы бы их проигнорировали, то тогда, наверное, можно было себя в чем-то упрекнуть.

Можно ли говорить о состязательности процесса, если количество вопросов, заданных государственным обвинителем всем свидетелям в совокупности при рассмотрении дела, исчисляется всего только несколькими десятками? И это с учетом того, что обвинение по структуре достаточно сложное и многоэпизодное. При таких обстоятельствах, заслушав 23 февраля приговор суда, мы были просто возмущены и шокированы.

По большому счету, сторона обвинения не сочла необходимым сообщить, на чем же основываются ее доводы о виновности моего подзащитного, видимо, оставив этот вопрос на усмотрение суда. В отличие от стороны обвинения мы задавали, без преувеличения, сотни вопросов свидетелям, требовали оглашения различных материалов, обращали внимание суда на существенные противоречия в показаниях, искали и приводили контраргументы по любым обстоятельствам, которые обсуждались в процессе.

– Как вы воспринимаете тот факт, что обвинение Бондаренко переквалифицировано с 210 статьи (хищение путем злоупотребления служебным положением), на статью 209 (мошенничество) Уголовного кодекса?

– Абстрагируясь от того, что ни старая, ни новая квалификация неприемлема, это можно двояко воспринимать. С одной стороны – наши доводы о том, что Бондаренко, как минимум, должностным лицом не являлся, были, наконец, восприняты. Как говорится, не прошло и девяти месяцев содержания Бондаренко под стражей…

С другой стороны, обвинитель уже в судебных прениях изменил сущность обвинения, не приведя никаких веских доказательств наличия нового инкриминируемого состава. Изменив квалификацию, обвинение стало утверждать, что Бондаренко якобы ввел в заблуждение директора и бухгалтеров ООО «Белвысотстрой Групп», и похитил деньги УКС «Березино» и СПК «Уша» – заказчиков в строительстве объектов.

Но если обратиться к Уголовному кодексу и соответствующему постановлению Пленума Верховного Суда, то статья 209 говорит, что виновный должен ввести в заблуждение того, у кого похищается имущество. Исходя из обвинения, Бондаренко А.В. якобы похитил денежные средства УКС Березино и СПК «Уша». Однако ведь деньги, перечисленные в адрес ООО «Белвысотстрой Групп» вышеуказанными организациями, перечислялись не вследствие каких-либо действий Бондаренко, а на основании заключенных, действительных и исполнявшихся еще длительное время после окончания периода обвинения договоров строительного подряда!

Чьими деньгами мог “завладеть” Бондаренко А.В., если УКС Березино и СПК “Уша” деньги уже давно перечислили во исполнение договорных обязательств на счета ООО “Белвысотстрой Групп”? Это значит, что деньги находились на счетах ООО «Белвысотстрой Групп» на законных основаниях. Т.е. у ИСКУП «УКС Березино» и СПК «Уша» никаких денег никем противоправно не изымалось – а это значит, что и хищения не могло быть.

В этом и состоит нонсенс, который сложно поддается комментированию: деньги якобы похищены у одних, а в заблуждение якобы вводили других. Причем, нет ни доказательств хищения, ни доказательств какого-либо введения в заблуждение.

– Можно ли сказать, что акт ревизии КРУ Минфина является едва ли не основной доказательной базой обвинения?

– Изначально, если сопоставлять содержание обвинения и содержание акта, то действительно обвинение во многом базировалось на нем. Но, наконец, при новом рассмотрении дела даже обвинитель согласился, что признак должностного лица объективно отсутствует и ни чем не подтверждается.

А изначально этот признак констатировался на основании упомянутого акта ревизии по мотивам якобы «фактического руководства предприятием», которое, исходя из акта, якобы осуществлял мой подзащитный. Т.е. постепенно мы приходим к тому, что обвинение отказывается от тех доводов, которые на этом акте базировалось.

Защита же обоснованно заявляет, как и заявляла ранее, о том, что этот акт не является ни допустимым, ни достоверным доказательством, поскольку в нарушение законодательства основывается на ничем не подтвержденных доводах. Например, можно ли делать вывод о том, что товар по некой накладной не поставлялся, исходя из показаний кладовщика, который не вел складской учет, допускает наличие ошибочных сведений в накладной, не помнит конкретно этой накладной и вообще, помимо прочего, находится в неприязненных отношениях с обвиняемым.

И это притом, что никаких встречных проверок у поставщиков товара не проводилось, а конкретные наименования товара, указанные в накладной, обнаружены на складе в ходе инвентаризации? Это доказательственная база обвинения? Так это только вкратце один из примеров, коих можно привести еще множество.

– Какими материалами располагал обвинитель помимо акта ревизии?

– Вообще – всеми томами уголовного дела. Но, по сути, – свидетельскими показаниями.

Однако я подчеркиваю: никто из свидетелей не давал показаний ни по поводу того, что Бондаренко якобы что-то похищал, ни по поводу передачи ему кем-либо денежных средств, ни по поводу введения им кого-то в заблуждение. Более того, если сопоставить содержание имеющихся показаний с формулировкой обвинения, то станет очевидно, что показания свидетелей это обвинение никак не подтверждают, поскольку не имеют непосредственного отношения к основным признакам инкриминируемого преступления, а, напротив, опровергают обвинение и в значительной степени подтверждают доводы защиты.

Суть всех свидетельских показаний, на которых основывается обвинение, примерно в следующем: был такой Бондаренко, он работал консультантом в ООО «Белвысотстрой Групп», учавствовал посредством согласования в решении некоторых вопросов. Вот собственно и все.

Причем, я хочу обратить внимание: при новом рассмотрении обвинитель не предъявил никому из свидетелей либо Бондаренко ни одного документа, а в стадии оглашения письменных материалов дела заявил, что все уже было исследовано в процессе, хотя, опять же, в процессе не оглашалось и не исследовалось никаких материалов, свидетельствующих о хищении.

– Давайте вернемся к самому началу. Как вы вообще стали адвокатом Андрея Бондаренко?

– Как это обычно бывает. В августе 2009 года ко мне обратились родственники Андрея. На тот момент по данному делу уже работал мой коллега адвокат Вячеслав Сычев. Родственники Андрея сочли необходимым привлечь еще одного адвоката – меня.

Когда дело передали в суд, то мы с коллегой совместно осуществляли защиту при первом рассмотрении. В последующем я продолжил работать по данному делу один. В таких ситуация все обусловлено в большей степени решениями родственников, поскольку сам подзащитный, как правило, находится под стражей.

– Оказывалось ли на Бондаренко давление во время предварительного следствия?

– Со слов самого подзащитного давление оказывалось не только во время предварительного следствия, но и в последующем. Однако о конкретных фактах я, полагаю, не смогу дать пояснения, поскольку мы их на стадии моей работы уже не обсуждали, сосредоточившись на проработке позиции. Кроме того, на следствии участвовал другой адвокат. Моя задача была работать в рамках объема материалов уголовного дела и исключить, по возможности, попытки давления на Андрея в процессе и после судебного разбирательства.

– Бондаренко уже 9 месяцев находится по стражей. Жалобы на плохое обращение у него были?

– Что касается периода моей работы, то отмечу период его нахождения в Бобруйской колонии после вынесения первого приговора. Во время нахождения в колонии на него неоднократно налагались меры взыскания – в совокупности с конца ноября по конец декабря он 26 дней провел в карцере. Мы считаем, что эти взыскания были наложены в отсутствие законных оснований. По данному поводу нами поданы жалобы. В чем причина, и какова цель этих взысканий – об этом можно только догадываться.

Имели место обстоятельства того же рода и не только в период его нахождения в Бобруйске, но как правило это не приобретало таких радикальных форм.

– После первого приговора суда, Бондаренко 21 день вел голодовку протеста. Как вы относитесь к таким формам борьбы?

– Я не могу комментировать это решение моего подзащитного на предмет целесообразности или нецелесообразности. Как адвокат я должен в случае несогласия с приговором использовать только установленный порядок обжалования.

В любом случае, решение о голодовке было сугубо личным решением Андрея Бондаренко и со мной это решение не согласовывалось. Узнал я об этом постфактум при очередном посещении.

– 15 декабря 2009 года суд кассационной инстанции отменил первый приговор и направил дело на новое рассмотрение. Это стало для вас неожиданностью?

– Если смотреть с позиции закона, то естественно это было ожидаемо. Ведь мы обжаловали приговор, указывая на конкретные нарушения норм процессуального и материального права, и поэтому вполне закономерно, что приговор был отменен. Но с точки зрения существующей практики стоит признать, что далеко не всегда обоснованные доводы защиты бывают восприняты судом кассационной инстанции, даже если в потом приговор отменяется в порядке надзора.

– Внимание прессы к подобным делам это плюс или минус для защиты?

– Я должен сказать, что гласность судебного разбирательства и освещение подобных процессов прессой можно рассматривать как дополнительную гарантию законности. Не зря один из основных принципов процесса это его открытость, во всяком случае, по общему правилу. Поэтому, конечно, участие прессы я всегда рассматриваю как положительное обстоятельство. Вместе с тем, стоит признать, что иногда имеют место не совсем корректные трактовки некоторых обстоятельств процесса.

– Оказывалось ли на вас давление в ходе работы над этим делом?

– Нет. До этого, наверное, и не могло дойти: слишком уж публичный процесс.

Но, безусловно, когда я в полном объеме ознакомился с делом и когда в том числе в СМИ стали обсуждаться причины уголовного преследования Бондаренко, то можно было почувствовать некоторое специфическое отношение. В то же время, все, что не касается непосредственно работы по существу, отходит на другой план, поскольку для меня в силу процессуального статуса приоритетно опровержение обвинения.

– Учитывая резонансность этого дела, не было ли желания отказаться от него?

– Нет, у меня никогда не возникало желания отказаться. Тем более что я уверен в невиновности этого человека, и до тех пор, пока на то будет воля людей, заключившихся со мной соглашение, и самого подзащитного, я буду в максимальной степени защищать его права.

Я надеюсь что, в конце концов, законность, справедливость и совесть возьмут верх, и убежден, в этом деле пока рано ставить точку. Более того, как бы это пафосно не звучало, но я в принципе не считаю возможным отказ ни от этого дела, ни от какого-то другого. Ну, за исключением каких-то форс-мажорных обстоятельств, связанных с объективной и физической невозможностью работать. Ведь однажды приняв защиту человека, тем более по уголовному делу, это уже становится не просто работой, а профессиональным долгом.

– Много ли нового вы открыли для себя в этом процессе в юридическом и в личном плане?

– В юридическом плане – разве что достаточно много примеров невероятных обоснований инкриминируемых признаков состава преступления. Те примеры применения уголовного закона, которые я видел в этом процессе, они иногда искренне меня удивляли.

Удивительны для меня были и некоторые вопросы, задававшиеся свидетелям, как, например, вопрос суда о том, кто являлся собственником общества с ограниченной ответственностью «Белвысотстрой Групп». Наверное, более детально свое удивление я отражу в очередной кассационной жалобе на приговор.

А что касается личных моментов…. Любое дело – это новая ситуация, это жизни людей и их конкретные проблемы, и поэтому естественно что-то новое всегда открываешь.

– Известный российский адвокат Генрих Падва говорил в одном из своих интервью, что когда считаешь своего подзащитного невиновным, то отношение к этому делу у адвоката всегда особенное. Более того, когда общаешься со своим подзащитным продолжительный период времени, то вообще начинаешь относиться к нему не как к клиенту, а как к близкому человеку. Вы можете согласиться с этими словами?

– Да. Конечно, вне зависимости от дела, задача адвоката максимально защитить права человека, но в той ситуации, когда ты видишь и когда уверен, что человек не совершал того, в чем его пытаются обвинить, то у тебя появляется совершенно другой рабочий настрой. И вообще, когда ты видишься с человеком на протяжении долгого времени и понимаешь, что этот человек в данный момент может доверять практически только тебе и рассчитывать только на тебя, то конечно складываются отношения, которые я бы определил как более чем просто рабочие.