Дневник войны, глава 153. «А потом мы назначим следующую встречу. И ты как хочешь, но мы должны будем до нее дожить!»

События последних дней, безусловно, повышают градус турбулентности перманентно тревожной жизни последних двух лет. Гроза, а на следующее утро – Харьков. В какой-то момент кажется, что просто физически уже не можешь воспринимать и осознавать такие масштабы горя.

Лишь одна история одной семьи из 59 погибших вследствие российского теракта повергает в шок. Святая память об отце обернулась жуткой трагедией рода.

Он был украинским военнослужащим и отдал свою жизнь за Украину. Его похоронили на Днепропетровщине. Сын тоже служил в ВСУ. Решил перевезти тело родителя домой и похоронить в родном селе на Харьковщине.

В тот день на поминальном обеде собралась половина села. И осталась там навсегда.

Точный ракетный удар был настолько сильный, что у криминалистов ушло несколько дней на то, чтобы с помощью ДНК-тестов идентифицировать останки тел девятнадцати погибших. А на месте трагедии, рядом со свечами на тракторном колесе, так и лежат звонящие мобильные телефоны односельчан, на которые уже никогда никто не дозвонится.

На следующий день был удар по жилому дому Харькова. Снова смерти невинных людей. Снова фотографии бездыханного тела ребенка.

Потом Израиль…

Думаешь: «Это была сложная неделя». А вскоре смотришь на телефон и понимаешь, что это только вечер понедельника. 

После такого кажется, что первые 50 лет этого столетия априори не будут спокойными, и на тихую, размеренную жизнь можно уже не рассчитывать. Но тут же ловлю себя на мысли, что уже почти два года живу выученным оптимизмом на противовес выученной беспомощности.

И откуда-то появляются силы. И рефлекторно снова набираешь воздух в легкие. Вдох, выдох. Я жива. Жизнь продолжается.

Друг недавно сказал: «Я понял, что нужно стараться жить одним днем. То есть не откладывать жизнь на потом. Потому, что будет жаль, если вдруг что, а ты не делал то, что хотел».

Сейчас у каждого из нас есть соломинка, за которую держишься. Мы не знаем, когда все это закончиться. Мы можем только представлять и надеяться. Психологи предлагают вариант, при котором человек имеет определенный план, план каких-то обыденных, естественных для мирной жизни вещей, явлений, действий.

Когда в сентябре россияне обстреливали Одессу, я по ночам переписывалась с подругой, которая вернулась из Германии. Она сидела на полу в ванной, обнимая собаку, и писала:

«Катя, я хочу сейчас придумать будущее. Я после обстрела посплю немного. Надену самое красивое платье и туфли, зайду в салон на макияж и укладку, и мы с тобой встретимся на кофе! Неважно, где, хоть на заправке! Мы будем пить латте с орешками со сгущенкой и долго-долго говорить. Обо всем на свете. Это будет наш манифест жизни. А потом мы назначим следующую встречу. И ты как хочешь, но мы должны будем до нее дожить!»

Это была соломинка, за которую можно было держаться. Это был наш план отложенной безопасности в будущем.

Заботиться о себе во время войны не стыдно. Мечтать – не стыдно. Позволять себе радоваться – не стыдно. Ведь войну выигрывает жизнь.