Дневник войны, глава 144. Осенний побег от реальности

Днем еще жарко, а ночью уже прохладно. Пришла календарная осень, но метеорологическое лето сдавать позиции не спешит. Хотя последняя часть фразы сейчас воспринимается иначе.

Грязные окопы, в которых ходишь по колено в грязи из-за дождей, острые обрубки вместо посадки. Нулевые позиции пехоты. В соседний окоп прилетает дрон, что скидывает бомбу с газом. Параллельно кроет миномет, осколки впиваются в руки и ноги, в воздухе продолжают висеть вражеские дроны. Начинает работать танк. «Позиції не здаємо! Штурм!» 

А каких-то 80 лет назад также было и с фразой «Каждому свое». Потому что эти слова были на входных воротах немецкого концлагеря Освенцим. Фраза, что стала триггерной на целые поколения вперед.

Сейчас начало осени – это подготовка к блэкаутам и интенсивным обстрелам. А раньше, как только падали первые капли осеннего теплого дождя, сворачивался калачиком в постели с атмосферной «Невыносимой легкостью бытия» Кундеры или «Пеной дней» Виана.

Берешь теплый чай и терпко-сладкие груши. Представляешь, как перемещаешься в ветрено-туманный Лондон, берешь огромный зонт-трость и перепрыгиваешь лужи в туфлях на шпильке. Оказываешься на почте, подходишь к абонентскому ящику и улыбаешься с облегчением от лежащего конверта с письмом. А в нем – жизнь, та, летняя, у берегов Корсики, на яхте, с теплым вечером, полнейшим штилем и его объятиями.

В пустой кофейне напротив тут же дать ответ, сидя за столиком у окна, в которое бьет горизонтальный дождь.

Или нет, очутиться бы на острове Готланд в Швеции, гулять узкими брусчатыми улочками, зайти в уютный ресторанчик при отеле. Попросить открыть летнюю веранду и пить горячий имбирный чай, пока холодные брызги Балтики целуют твое лицо, влажные волосы. Снаружи бушует стихия, а внутри тебя – сухая лодочка на лесном острове с корабельными соснами и гранатовым вереском под ногами…

Я гуляю воскресным парком в Кривом Роге. Людей мало.

Идут две женщины. Одна плачет.

– Их было десять человек. Десять! И никто не выжил. Теперь даже не у кого спросить, как это произошло, при каких обстоятельствах. Долго ли… Там оккупированная территория, понимаешь? Как забрать тела?..

Затем навстречу идут трое – мама, папа и ребенок.

– Мама, догоняй нас! Мы побежали на пляж! – говорит громко мужчина в форме, неся на плечах сына, что ест мороженое.

– Смотри, чтобы не простудился, нам утром в Одессу выезжать! – отвечает вдогонку женщина.

Скорее всего, они поедут вдвоем, потому что папа уйдет на фронт.

И мне не хочется об этом думать. А хочется снова при упоминании про Одессу слушать мирные колоритные рассказы:

«Циля – женщина творческая: хочет – творит, а захочет – вытворяет. И да, искусство в ней таки жило и процветало, а что не помещалось – выплескивалось.

«Красивая в красивом!» – говорила она про свою жизнь в старом доходном доме, которым владел импозантный мужчина с прозвищем ПузАн.

На первом этаже у него было кафе «В зюзю» – одесский аналог парижского кафе «Ротонда», где по вечерам собиралась дерибасовская Сезанно-Матисская богема.

Ну, и конечно, живя этажом выше, Циля просто не могла допустить, чтобы это была просто съемная квартирка. Нет, это был филиал музея искусств: парящие над пейзажами девушки Курбе, выразительные портреты Кало, скульптуры Гогена, старинный текстиль и фарфоровые тарелки, расписанные Ренуаром…

Шура всегда хотел радовать свою девочку, возвращаясь с рейса. А ПузАн, видя капитана с неприглядным багажом, разводил руками:

– Шо, так плохо живете – тока в одной руке сумка?

– Не хочу вас расстраивать, но как раз все наоборот! – эх, знал бы он, что там то, что божественно красиво, но безбожно дорого.

Когда поздним вечером кафе ПузАна превращалась в рюмочную, клиенты плавно перемещались на огонек во двор, а тут их ждет Циля с шоколадными рулетиками, крем-брюле и яблочными штруделями.

Принимать комплименты Циле помогал полосатый кассир – кот Гарик. Встречал, конечно, с выражением усов «ну, так вы будете шото брать или мне забыть вас навсегда?», но прощаясь, мог абсолютно искренне облобызать вам ручку за тюлечку»…

Но реальность сейчас, увы, другая. Разве, что тоже превращать свою квартиру в мастерскую искусства.