Беларуска из Ашдода: «Когда мы следили за беларусами в 2020 году, я плакала, когда напали на Украину, я тоже плакала, а сейчас не плачу. Есть только злость»

Супруги Павел Сарапеня и Лилия Павлова переехали в Израиль из Беларуси в 1997 году. Для жизни в новой стране выбрали красивый портовый город на берегу Средиземного моря — Ашдод.

На самом деле из Беларуси, которую очень любили, они уезжали, опасаясь, что режим Лукашенко повернет страну вспять, обратно в тот самый «совок».

Сейчас, переживая то, что происходит в Израиле, Лилия и Павел уверены, что демократическими методами нельзя бороться с такими диктатурами, иначе может случиться «новый ХАМАС».

О страшных событиях последних дней в Израиле, гордости за восставших в 2020 году беларусов и любимом друге Алесе Пушкине супруги рассказали «Салідарнасці».

«По всей стране проходят похороны. Наш сосед похоронил уже двоих своих друзей-полицейских»

— Все произошло на контрасте: буквально накануне — в пятницу 6 октября — у нас был счастливый день, и этот водораздел между обычной жизнью и войной оказался слишком внезапным, — вспоминает Павел «черную» субботу 7 октября. — Хотя совсем неожиданным то, что случилось, не назовешь.

У нас периодически звучали сирены, сообщавшие о летящих ракетах, иногда мы узнавали, что в каком-то кибуце задержали террориста-одиночку. В 6:30 в субботу, когда снова услышали сирену, сначала подумали, что произошло что-то подобное. Но потом увидели новости, которые даже читать было страшно.

— Интенсивность обстрелов у нас в городе была очень сильной, — продолжает Лилия. — Бомбили каждые 5 минут! В наших домах у каждого в квартире есть защищенная комната — мамад. Но мы живем на верхнем этаже, а в случае попадания ракета пробивает два пролета, поэтому мы, чтобы укрыться, спускались на лестничную площадку на два этажа ниже.

Появилась информация о том, что в наш город тоже проникли террористы, они приплывали на катерах по морю. Местные власти попросили собрать все необходимое на случай затяжных военных действий — документы, воду, сухпаек, фонарики, нож и т.д. — и запереться в домах, на улицу не выходить.

— Ашдод расположен в 35 км от границы с Газой. По работе — мы художники по интерьеру — часто бывали в соседних Офакиме и Сдероте. Работали там в том числе и с арабами, но никогда не делали никаких различий между клиентами, — отмечает Павел. — И с их стороны отношение к нам всегда было корректное. Но в последние две недели их настроение стало заметно агрессивнее.

Разговаривали надменно, со злорадством, ощущалась какая-то нетерпимость. Становилось, прямо скажу, не по себе. А мы же работали на недостроенных объектах: где-то окна не вставлены, где-то нет ограждений на лестничных пролетах.

И вот я даже стал опасаться и предупредил своих сотрудников, чтобы были поосторожнее с арабами, чтобы случайно ничего не произошло.

— В субботу мы часто вспоминали эти моменты, — дополняет Лилия. — Могли ли те люди знать о том, что готовится? А ведь все было очень серьезно подготовлено. Потому что в этот раз было много нового: и беспилотники, и катера, и парапланы.  

У них было другое оружие, они даже экипированы были иначе, совершенно по-другому выглядели.

Каждый раз, возвращаясь после бомбежек, мы запирались на ключ, наливали воду во все кастрюли, готовили батарейки, фонарики, пауэрбанки на случай отключения электричества, продумали пути отхода по крыше, постоянно читали новости и ждали.

Первые полдня в стране был хаос, мы не знали, когда нас защитят. Однако наши местные власти сработали очень быстро и слаженно. Они собрали тероборону, сформировали отряды и вместе с полицией стали искать и ловить террористов.

Думаю, такая организация помогла нашему городу избежать участи приграничных населенных пунктов.  

— Очень поддерживали близкие и друзья отовсюду — и Беларуси, и Украины, и России, и Грузии, и Европы. За нас волновались, нам предлагали переехать и на север Израиля, и в другие страны. Эта поддержка в тот момент была очень своевременной.

Но мы решили, что никуда уезжать не будем, потому что верим в народ и армию Израиля, — объясняют супруги. — Самым страшным моментом стала ракета, которая взорвалась в нашем дворе 9 октября.

Как кричали женщины и дети! У многих началась истерика. Все опутал черный дым, мы выбежали на балкон. Минуты не прошло, как примчались скорая помощь, пожарные, полиция и военные. Сгорело четыре машины, но все люди, к счастью, остались живы, так как выскочили из них, услышав сирену.

— Когда все немного стихло, я спустился посмотреть на этот ужас: вокруг дома все уже было оцеплено, пожар потушили, работала полиция, военные продолжали прочесывать район в поисках террористов, — вспоминает Павел. — Буквально за полдня город пришел в состояние боевой готовности.  

Первые несколько дней у нас на улицах почти никого не было, Ашдод будто вымер — ощущалась такая летучая тишина.

— Мы сами только иногда выбегали в магазин, — говорит Лилия. — Сейчас людей стало больше, мы тоже ходим на работу. Приходится шарахаться от подозрительных мужчин, держаться подальше от проезжающих машин.

Все ведут себя предельно осторожно и бдительно, сразу сообщают в полицию обо всем, что показалось подозрительным. Запрещено приближаться к берегу. Власти уверяют, что все террористы в городе пойманы.

Но бомбить нас не перестали, сирена звучит постоянно, правда, прямых попаданий немного — работает «купол». Поэтому если соблюдать правила безопасности, можно избежать трагедии. К сожалению, такого выбора не было у людей на границе в субботу.

Все осколки от снарядов убирают мгновенно. На месте взрыва возле нашего дома следов уже не осталось.

Когда мы следили за беларусами в 2020 году, я плакала от беспомощности и несправедливости. Когда напали на Украину, я тоже плакала, а сейчас не плачу. Есть только злость. Это зло — одно на всех.

По всей стране проходят похороны. Наш сосед похоронил уже двоих своих друзей-полицейских. Но люди очень сплотились.

— Гимн, герб, флаг и армия Израиля — это не только наши национальные символы, но и наша основа, — продолжает Павел. — В эти дни гимн поют повсюду. Даже в ту субботу вечером, когда бомбардировки не прекращались, израильтяне по всей стране вышли на балконы и пели гимн.

В нашем доме есть группа в мессенджере, если кому-то что-то нужно, они пишут туда — и им сразу либо несут необходимое, либо подсказывают, где взять.

У многих знакомых мобилизовали детей. Наша дочь живет в другой стране и у нее уже непризывной возраст. У друзей сын отправился на границу с Газой, они позвонили, попросили помочь собрать для него фонарики, батарейки, лекарства, еще что-то.

Мы взяли все, что у нас было, отнесли — через полчаса посылка была готова.

Вообще повсюду много разных пунктов помощи: кто-то собирает деньги, кто-то необходимые вещи, кто-то готовит еду. Один наш клиент за собственные деньги вместе с помощниками каждый день готовят и отправляют солдатам 1500 порций еды. Кто-то отвозит ящики с продуктами, фруктами, овощами.  

И так по всей стране — все помогают друг другу. В Сдероте многие, уезжая, отдали ключи от своих шикарных вилл солдатам, чтобы они могли там отдыхать.

— За последние дни в Израиле произошло очень много душераздирающих историй. Какие вас больше всего поразили?

— Поразила девочка, которая организовала оборону в кибуце Нир-Ам в приграничной полосе. Она бегала по домам, собирала людей. Думаю, ей пришлось всех обежать, потому что в шабат люди отключили телефоны. Но она собрала оборону, и вместе они спасли всех жителей и убили 25 террористов.

Очень впечатлил военный, который после звонка сына вместе с женой бросился на юг, по дороге организовал еще каких-то солдат, и они освободили и сына, и других людей.  

К сожалению, есть много очень трагических историй о том, как расстреливали целыми кибуцами и полицейскими участками.

— Вы сказали, что в вашем городе и раньше бывали случаи обстрелов и нападений. Не хотелось переехать в более безопасный район?

— Нам очень нравится Ашдод, мы его любим. Это портовый город на берегу моря, очень красивый. В Израиле, к сожалению, тяжело сказать про какое-либо место, что оно — абсолютно безопасное. И сейчас очевидно, если мы не уничтожим этот источник зла просто на корню, все так и останется.

Пока довольствуемся тем, что имеем. Большая радость во время тишины, когда перестают лететь ракеты, просто выйти на солнечный балкон и увидеть всю эту красоту: пейзажи, море, облака.

«Алесь Пушкин был последним романтиком беларусского протеста»

— Вы уже давно живете в Израиле, но переживали за беларусов в 2020 году. Те события стали для вас неожиданными?

— Пожалуй, первым откровением для нас еще до 2020 года стало перезахоронение останков Калиновского в Вильнюсе, — говорит «Салiдарнасцi» Лилия. — Мы были там накануне, увидели БЧБ-флаги и поняли, что Беларусь жива.

Когда беларусы вышли после выборов, мы очень гордились, просто до слез. Были в шоке, увидев эти ужасные разгоны, сутками сидели в интернете.

— Провели здесь много разных акций в знак солидарности, — продолжает Павел. — Встречали земляков, которые ехали к нам, спасаясь от репрессий, организовывали им всяческую помощь.

Вообще до 2020 года у нас было только официальное беларусское землячество, сотрудничающее с посольством РБ. А после появилось много разных объединений, потому что то, что происходило, не могло оставить равнодушными никого.   

Мы уехали после референдума 1996 года, поняли, к чему могут привести его результаты, не хотелось назад в СССР. Но тогда еще не предполагали, насколько Беларусь попадет под российское влияние.  

Отъезд был тяжелым решением. У нас не было в Беларуси материальных проблем, Лиля преподавала в университете, я — в художественной школе, была и своя частная художественная студия.

Мы активно занимались культурной жизнью и выражали свою гражданскую позицию. Но именно это и помогло нам определить все черты надвигающейся диктатуры.

Наша Беларусь в те годы — это Алесь Пушкин. Для нас он был Шурой или Пушей, так по-дружески мы его называли. Алесь учился с Лилей в школе искусств им. Ахремчика. Потом мы долго дружили.

— Он не всегда был таким эпатажным, — вспоминает Лилия. —Наоборот, был спокойным, много читал, мог подолгу рассуждать.

Помню, как-то на русской литературе была сложная тема, никто не хотел отвечать, и мы попросили Шуру, который, конечно же, все прочитал, взять ответ на себя.

И Шура вышел и стал говорить, но не пересказывать учебник, а делать свой анализ. Он выступал, как настоящий оратор, так увлеченно, медленно, жестикулируя. Заслушались все — и мы, и учительница. Закончился урок, прошла перемена, и на следующем учительница говорит: «Шура, ты не закончил». И Пушкин снова вышел, и снова проговорил весь урок, и учительница снова не стала его прерывать.

В 11 классе кто-то у него спросил, мол, ты с такой фамилией, а знаменитым собираешься становиться? И он задумался.

Увлекся дневниками Сальвадора Дали, много всем о нем рассказывал. А мы тогда смотрели на него, как на чудака: Шура Пушкин хочет стать как Сальвадор Дали, даже смеялись.

А он вдруг начал рисовать совсем по-другому — рисунки таких больших форматов, вообще отошел от программы. Потом сказал, что поступит в институт и станет знаменитым.

Позже он увлекся Шагалом. И эти его длинные волосы и шляпа — сначала это было подражание Шагалу, а потом уже стало органичным образом Алеся Пушкина.

Кстати, свою первую шляпу, так получилось, он надел прямо у нас дома. Это была старая шляпа Пашиного отца, такая черная, большая, с круглым колпаком.

Однажды мы на нее наткнулись и хотели выбросить, чтобы не съела моль. Алесь увидел ее, примерил, и ему понравилось. А Паша собирал перья и тут же воткнул одно в шляпу. И Шура долго потом ходил в этой шляпе с пером. Уже после появилась следующая коричневая.

— В Витебске мы всегда участвовали во всех его флешмобах, перфомансах и выставках. Специально приезжали для этого и в Минск, — вспоминает Павел. — Его работы были не просто оригинальными — очень глубокими и символичными. Он продумывал все до мелочей.  

Приезжал к нам в гости, любил усаживаться на кровать с нашими девочками и что-то им увлеченно рассказывал.

Помню, на одном мероприятии придумал выложить печеньями и сладостями фразу из стихотворения Янки Купалы. Сам начал выступать, взрослые его обступили, а дети бегали вокруг, играли.

И вот Шура заканчивает, говорит: «Цяпер расступіцеся» и указывает всем на свое творение — а там стоят два наших по уши вымазанных в шоколад ребенка и держат в руках остатки печенья. Это было очень смешно.

Как-то он побывал в Москве на большой выставке Китайских воздушных змеев. Вернулся и решил, что мы тоже должны запустить змея.

Сам его сделал, мне с одним нашим другом сказал запускать с пригорка. Мы спросили: «Шура, он точно полетит?». «Конечно», — уверенно ответил Пушкин и дал отмашку, мы отпустили змея, и тот… покатился с горы.

— На мою выставку как-то он пришел с очень необычным букетом, — вспоминает Лилия. — Там на палочки были нанизаны колбаса, бутерброды, сушенная рыбка. Это были голодные 90-е, мы так обрадовались, разобрали букет и угостили всех.

— У него было много акций, невероятных по силе восприятия! — продолжает Павел. — Никогда не забуду перфоманс, посвященный памяти униатского епископа Иосафата Кунцевича.

Стоял холодный ноябрь 1994 года, мы мерзли в пальто, а Алесь шел босиком по первому снегу в одной рубашке, увешанной камнями, бьющими по ногам. В это время его по очереди обливали черной, красной и белой краской, символизирующими темноту, жертвенность и святость.

Потом он зашел в лодку с крестом, крест подожгли, и лодка с пылающим крестом поплыла по Двине среди льдов.

Мы помним, как он переехал на родину в Бобр. Его свадьба в 1997 году стала для нас символичным прощанием с Родиной. Это было прямо перед отъездом.

Потом мы иногда созванивались и переписывались, как-то он меня ругал за то, что не учу детей беларусской мове. Последний раз мы увиделись 15 лет назад, когда приезжали на «Славянский Базар». Шура там нарисовал портрет нашей дочки.  

О его первом аресте мы узнали от друзей. Очень переживали за него, знали, что потом он поехал в Киев, надеялись, что решит там остаться.

— Мне кажется, остаться вдали от Родины, которую он так отчаянно любил, было не в его силах, — говорит Лилия. — Я считаю, он был такой последний романтик баларусского протеста, он не мог тогда не вернуться, хотя и знал, что ему угрожает.

Мы до сих пор пересматриваем видео из нашей молодости и не можем принять, что Шуры больше нет. Он был частью нашей жизни. Когда его не стало, для нас как будто что-то оборвалось.

Для меня это стало концом «эпохи романтизма» в Беларуси. С романтикой нужно покончить, иначе там появится такой же ХАМАС.

— Давайте помечтаем: когда и Израиль, и Беларусь станут мирными и свободными, вы хотели бы приехать?

— Мы хотели бы купить домик в Беларуси и бывать там постоянно. Мы очень любим и Витебск, и Минск, — говорит Лилия. — Я сама с Полесья, забыть этот край невозможно!

Этот запах дрыгвы, гнездо аистов на нашей крыше, певучий говор местных теток в цветных платках, вышитые рушники и покрывала, тканые ковры, могилы дедов.

Когда-то мы исколесили Беларусь вдоль и поперек. Там много памятных сердцу мест. Только нет свободы. А в Израиле мы свободны и даже сейчас во время войны здесь безопасней, чем в Беларуси.  

Но я верю, что однажды мы проедем по своей малой прекрасной Родине, обязательно заедем в Бобр к Шуриной семье и сходим на могилу, поклонимся славному Беларусу и Романтику.