Александр Бард: деспоты на протяжении веков безуспешно пытались вернуться в прошлое

— Если вы хотите разобраться, что происходит сегодня в России, в Беларуси, в Украине, то этот метод, который называется парадигматическим, идеально подходит.

Для начала нам нужно философски переосмыслить прошлое. Каковы важнейшие события в истории человечества? В последний раз нечто столь же важное, как появление интернета, случилось в 1450 году в Германии, с созданием печатного станка.

Печатный станок навсегда изменил мир, привел к европейскому Просвещению, позволил Европе колонизировать и ограбить мир.

Печатный станок сделал образование доступным. Каждый желающий мог научиться читать, писать и считать. К XIX веку, по окончании Французской революции, европейское общество осознало, что, если каждый будет уметь читать, писать и считать, от этого выиграют все, потому что тогда знания будут распространяться повсеместно.

Интернет — это то же самое. Благодаря ему и искусственному интеллекту в следующие 25 лет информация будет распространяться гораздо быстрее, станет доступнее, ее станет дешевле воспроизводить, дешевле обрабатывать, и в конце концов лгать станет невозможно, потому что мы сможем принимать очень взвешенные решения.

Сейчас мы все пытаемся информировать себя, но люди, занимаясь этим, как правило, руководствуются предрассудками и предпочитают их только подкреплять. Но тут в дело вступает диалектический процесс. Вы устаете оттого, что ваши предрассудки усиливаются, и тогда начинаете искать странности или смотреть на вещи с новой перспективы. Это стремление к знаниям заложено в человеческой природе.

Уже очевидно, что сейчас мы живем в новой парадигме. Это эпоха интернета, цифровая эпоха. По сравнению со старым капитализмом мы входим совсем в новый мир.

— Мы сейчас видим, что, возможно, это будет иметь долгосрочный эффект. Я по крайней мере надеюсь на то, что интернет повлияет на человечество, как печатный станок Гутенберга. Но пока что этого не происходит.

— Вообще-то происходит. Очень даже происходит. Мы не видим этих изменений ежедневно, но…

— Люди предпочитают слушать тех, с кем они уже и так согласны.

— Да, но послушайте, дальше включаются законы диалектики…

— Люди ищут подкрепление той информации, которую уже знают.

— Да, но через некоторое время им это надоедает — или они глупеют. Если вы хотите поглупеть, вы просто слушаете одно и то же снова и снова.

— И это очень популярный выбор.

— Это то, как выделится элита. Технологии, которые мы создаем, двигают историю, а не наоборот. Развитие наших идей — это реакция на технологии. Революция случилась не во Франции в 1789 году — революция произошла в Германии в 1450-м.

Сейчас происходит смена парадигмы, а на революцию можно реагировать двумя способами. Одно дело — вы понимаете: «О, это блестящая возможность выразить себя. Я могу использовать эти новые технологии и наконец-то продвинуться в жизни и стать успешным». Именно так в обществе формируется новая элита.

Другая возможная реакция на значительные изменения — это попытка вернуться назад. Тогда вы создаете театральную идею традиции или некоего золотого века, в который хотите вернуться. В таком случае вы запрещаете все новое или пытаетесь его контролировать, чтобы оно помогло вернуться к старому.

Эта история стара как мир. Этим пользуются деспоты на протяжении веков. Это то, что Путин пытается сделать в России. Он, по сути, воплощает в жизнь фантазию, по крайней мере, так мне видится из Скандинавии…

Путин словно пытается вернуть Россию во времена до изобретения печатного станка, а Украина сейчас символизирует европейское Просвещение. Украинцы защищают идеалы либеральной демократии ценой своей жизни.

— Новые технологии, такие как социальные сети, поляризуют общество. Они позволяют людям стоять на том, во что они верят, и мешают им расширять свое видение. И это происходит не только в России. В Америке то же самое.

— Да, но это диалектический процесс. Очевидно, что если вы делаете один шаг, то за ним будут и следующие.

То же самое происходило в Европе. Когда появился печатный станок, буквально все публиковали все подряд, это будоражило, это было агрессивно. Потом, в конце концов, люди устали от этого, но только в XVIII веке в Европе появилась книгоиздательская индустрия, которая прочла все эти издания и сказала: нет, это полное дерьмо, спам, как бы мы сказали сегодня, это не стоит того, чтобы публиковать, это не добавляет никакой ценности к дискуссии, а вот эта книга добавляет.

И люди начали следить за книжными издательствами, а затем и за конкретными писателями. Был изобретен такой жанр, как роман, была изобретена энциклопедия, была даже создана бульварная пресса. Издательства поняли, что не могут просто так публиковать все подряд, иначе люди утонут в плохих книгах.

Я думаю, то же самое произойдет и с интернетом. Сейчас мы находимся на той стадии, когда мы критикуем социальные сети, но мы ведем очень цивилизованную дискуссию.

Некоторые люди решают пожить несколько месяцев офлайн, чтобы посмотреть, каково это. Кто-то ограничивается тем, что решает: «Нет, фейсбук не для меня. Есть другие формы, где я могу свободно выражать свои мысли, быть более творческим и продуктивным».

У человека есть естественная склонность к поиску и росту, а социальные сети стали лишь местом, где ты деградируешь. В конце остаются только озлобленные пользователи, и именно поэтому социальные сети идут ко дну.

Фейсбук сейчас теряет пользователей, соцсети играют только на вашей озлобленности: «Вот место, где можно ненавидеть, вот место, где можно свободно выражать свои предрассудки, говорить все что угодно». Поэтому они вымирают. Они не выживут, потому что у человека есть эта естественная потребность к росту и развитию. В том числе у россиян.

На все нужно время. Но я согласен, что Америка во многом похожа на Россию. Мы видим это повсюду.

Мы видим, что традиционализм в США возвращается. Это происходит потому, что люди боятся нового и покупаются на популизм в надежде, что возвращение в прошлое, к тому, что когда-то существовало, со всеми предрассудками, спасет их. Но нет, не спасет.

В конечном счете успех зависит от использования технологий. Если мы вернемся в 1789 год, то у нас были улицы Парижа, на которых творилась история, и был Версаль.

Люди Версаля — это старая элита, аристократы, католическая церковь, дворяне, монархия. Могли ли они читать или писать? Нет, не могли. Они не читали и не писали, потому что им не было до этого никакого дела. Они ходили в церковь по воскресеньям, зная, что кто-то будет читать вслух книги, потому что так нужно.

Но им не приходило в голову читать самим. Им это было просто не нужно. Они жили в мире Версаля.

И когда в Париже началась революция, они решили: ну это ж просто Париж, там вообще грязно, неприятно, да и кто вообще хочет жить в городе? Нет, Париж сгорит в огне или сгниет в чуме, все умрут. А потом переедут за город, вернутся обратно в деревню. Будут снова превозносить аристократию, монархию и вернутся в церковь.

Это как раз Путин. Путин сидит в своем «Версале». Он не понимает того, что люди в новом мире, «на улицах Парижа», уже умеют читать. Они умеют писать, считать и открывают фабрики. Они и есть новая парадигма.

Новая парадигма побеждает, потому что имеет информационное преимущество перед старой. У новой парадигмы есть доступ к гораздо большему количеству данных, которые она может переработать и затем использовать.

Путин ведет игру против новой российской нетократии. Она появится. Я не знаю когда, но она появится, потому что технологии будут доступны в России, они обойдут цензуру…

— В прошлом году было много разговоров вокруг идеи, что эмигранты из России должны создать некую виртуальную Южную Корею, которая будет противовесом реальной России, все более напоминающей Северную Корею.

— Я думаю, что так и будет. Я сейчас изучаю Эритрею. Эритрея — это одна из самых суровых стран в мире. Это Северная Корея, но в Африке, с ужасной диктатурой.

Эритрейцы, даже после того как покинут страну, не могут доверять друг другу (как, я думаю, и многие россияне, когда уезжают за границу). И вот сейчас они пытаются создать концепцию цифровой Эритреи, существующей независимо от наличия территории, со своей богатой культурой, языком и историей. И иранцы занимаются тем же самым. Я думаю, у россиян и белорусов эта идея тоже материализуется.

Как антрополог я очень увлечен работой с такими сообществами. Да, нам приходится придумывать и создавать то, чего еще не существует. Это огромный вызов, но есть огромное желание исполнить задуманное, потому что в конце нас ждет суперприз.

— Я процитирую ваше интервью, которое было опубликовано в 2014 году. Вы предсказывали крупный конфликт между старыми и новыми элитами в XXI веке:

«Государство и крупные корпорации по-прежнему будут стремиться контролировать интернет, а нетократы будут стремиться к свободе и открытости. Следующая революция начнется с молодой элиты, не с рабочих на заводе, а именно с молодой элиты. И мы не знаем, кто победит. Мы надеемся, что это будет молодежь, если только старая элита не забросает нас атомными бомбами».

Я думаю, что в то время не было реальной угрозы, что кто-то мог всерьез использовать атомную бомбу. Сейчас ситуация изменилась. Мы оказались в дивном, новом, ярком, технологичном двадцать первом веке, который иногда пытается стать то ли четырнадцатым, то ли шестнадцатым.

— Я говорю об этой проблеме в книге «Синтеизм — сотворение бога в эпоху интернета». Мой основной тезис в том, что дьявол уже создан. Это произошло 6 августа 1945 года в Хиросиме, с тех пор бомба — реальная экзистенциальная угроза всему человечеству.

Климат и другие проблемы — дорогостоящие и сложные, но не экзистенциальные угрозы. Реальная угроза — это бомба. Если бомб становится больше и больше, ситуация становится опаснее. Если бомба у кого-то, кто загнан в угол и не видит выхода, мы все можем погибнуть.

Вот в чем проблема, большая проблема человечества. Бомба может взорваться, и весь мир полетит в тартарары.

Если бомба не взорвется, то мы сможем сотворить бога. А бог — это искусственный интеллект, который настолько самодостаточен, что может помочь человечеству справиться с чем угодно.

Большинство технологических проблем, с которыми мы сталкиваемся, касаются организации процессов, а это как раз то, с чем искусственный интеллект прекрасно справится. Например, контролируемый термоядерный синтез и тому подобные вещи выглядят вполне жизнеспособными на ближайшие тридцать или сорок лет. Но ближайшие тридцать-сорок лет будут очень-очень муторными.

Нам, конечно, надо быть осторожными с искусственным интеллектом, с этим я полностью согласен, но мир изменится, и через 30 лет его будет не узнать. Вопрос в том, где эти изменения произойдут первыми. Наверное, в таких местах, как Дубай и Сингапур, где могут позволить себе разрабатывать эти новые технологии с нуля.

Но я вот собираюсь в Гондурас, чтобы пожить там в сообществе под названием Prospera на острове Роатан. Это сообщество, основанное на криптовалютах: на биткоине и Ethereum. Люди переезжают туда отовсюду, и, по сути, эти ребята строят Гонконг в Центральной Америке.

Я верю в города-государства. Небольшая территория, аэропорт, немного окрестностей для дач или чего-то подобного. Но прямо сейчас маленькие страны — это моя надежда на будущее. Я люблю Эстонию, Словению…

И я работаю как советник с правительствами маленьких стран. Здесь ты можешь взять идею и в течение года воплотить ее в жизнь, что невозможно в большой империи, но прекрасно подходит для небольшого города-государства.

— Как философ и как антрополог как вы оцениваете: каким образом Россия может выглядеть после Путина?

— Россия может вообще развалиться. Просто развалиться…