Хроники Казановы
Говорят, он похож на своего отца. Композиторский талант и темперамент уж точно перешли ему по наследству! Но Исаак Дунаевский любил и не женился. А его сын Максим — наоборот, кажется, только и делал, что женился (семь раз все-таки!), но любил всего дважды в жизни. О браке-мечте, браке-истерике и «Запахе женщины» сегодня композитор говорит откровенно.
Максим: «История знакомства моих родителей довольно забавна.
Отец, Исаак Дунаевский, в то время руководил Ансамблем песни и пляски ДК
железнодорожников. Коллектив стоял в одном ряду с ансамблем Александрова, очень
много выступал и у нас, и за рубежом. Не помню точно — то ли на просмотр к отцу
пришла молодая балерина, то ли он сам решил сходить на концерт ансамбля
Александрова, где работала мама, не суть важно. Он сидел в зале, а она, Зоя
Пашкова, танцевала. Маме тогда исполнилось девятнадцать лет, и она была безумно
красива. Когда выступление закончилось, сраженный папа послал ей записочку, где
сравнил ее с солнышком. А мама действительно, особенно когда улыбалась,
источала солнечный свет. Она показала записочку своим девчонкам, и те просто в
обморок попадали — надо же, в Зою влюбился знаменитый Дунаевский! Конечно, мама
не устояла! Роман перерос в любовь.
Тайны тихого дома
— Почему потребовалось спецпостановление правительства СССР,
чтобы зарегистрировать вас? Знаменитый и влиятельный Дунаевский мог бы пойти в
загс и оформить собственное отцовство…
Максим: «Не мог. В то время женатым людям не регистрировали
детей, рожденных вне брака. А папа был женат. Хотя с той семьей он давным-давно
не жил, все знали, что его жена — Зоя Пашкова. Мама не была его любовницей в
привычном понимании этого слова. Папа с ней везде открыто появлялся. Пятнадцать
лет, с 1940-го до 1955-го, они жили как муж и жена. Я появился в 1945-м. И на
протяжении всего этого времени я знал и чувствовал, что у меня есть папа. Но
тем не менее он не был разведен. Наверное, так сложилось по многим причинам.
Во-первых, виноваты чисто человеческие слабости — мужчины ведь трусы и часто
боятся идти на решающие шаги. Во-вторых, пугало осуждение партийной элиты, в то
время надо было поддерживать хотя бы видимость моральной устойчивости. Тем
более что папа был членом Верховного Совета и занимал ведущие посты в Союзе
композиторов…
Я видел постановление Совета Министров СССР, согласно
которому меня официально признали сыном Исаака Дунаевского. Этот документ был
нужен не только для того, чтобы дать мне фамилию, но и для того, чтобы я мог
вступить в права наследства. В 1950 году папа стал председателем жилищного
кооператива Союза композиторов на улице Огарева. Я думаю, что он хотел
обеспечить жильем нас с мамой. Что он и сделал, увы, не дожив до въезда в нашу
новую квартиру полгода. Думаю, если бы он тогда успел, то наверняка бы оформил
развод и женился на маме. Кстати, та семья прекрасно знала о существовании нас
с мамой и смирилась. Мой старший брат приезжал в гости, привозил игрушки… Но
когда отца не стало, они сделали вид, что мама — временная любовница, а я —
вообще неизвестно кто. И пытались лишить меня всего. Увы, маме пришлось
судиться».
— Кто-то называет Исаака Дунаевского «певцом» советской
партии, другие говорят чуть ли не об оппозиции. Каким же был ваш отец?
Максим: «Ничего «партийного» в папе не было. Он не был
членом партии, что, кстати, сильно ему повредило. При всей своей огромнейшей
популярности папа умер народным артистом РСФСР, а не СССР, хотя заслуживал
этого звания гораздо больше, чем многие другие. Словом, обласкан властью он не
был, но и в оппозиции не состоял. Аркадий Исаакович Райкин, когда я, болея
гриппом, жил в его доме в Ленинграде, говорил мне, что существует некий список
шестидесяти выдающихся евреев. Он включал «неприкасаемых» (вроде как составил
его сам Сталин), и там значилась фамилия моего отца. Был ли такой документ на
самом деле, я не знаю. Так или иначе, музыканты в то ужасное время пострадали
гораздо меньше, чем, к примеру, атомщики»…
— Инициатором ваших занятий музыкой стал Исаак Осипович?
Максим: «Конечно, впервые за рояль меня посадил отец. Но,
надо заметить, не очень успешно. Мне тогда было лет пять, я позанимался, а
потом мне стало скучно. Хотя в пять-шесть лет у меня были свои соображения по
части музыки, я охотно импровизировал. Скорее всего мне было просто лень учить
чужие произведения, и я сочинял свои. Помню, как однажды разучивал детскую
пьеску Чайковского, и на одной из домашних вечеринок папа пригласил меня к
роялю: «Покажи моим друзьям, чего ты добился». Вместо того чтобы сыграть эту
пьеску, я исполнил только начало (больше не помнил), а все остальное
доимпровизировал сам. Я помню хохот всех присутствующих и папины слова: «Ну
наглый у меня сын — фантазирует на тему Чайковского!» Так что композиторские
способности были, а усидчивость отсутствовала.
Когда я пошел в обычную школу, занятия музыкой прервались.
То есть они продолжались, конечно, но через пень-колоду, так как я воспылал
любовью к спорту. А мне нельзя было заниматься даже физкультурой, потому что в
семь лет мне поставили диагноз — порок сердца. Как впоследствии рассказывали
мне друзья-врачи, виной тому было не совсем точное диагностирование —
возрастной шумок в сердце принимали за серьезную болезнь. Так вот, в связи с
этим мне на два года запретили любые физические нагрузки. И, естественно, мне
сразу ужасно захотелось стать спортсменом! Я тайно поступал в секции, но там
требовали медицинскую справку, которой у меня, разумеется, не было. Тянул
сколько мог — два-три месяца, а потом меня из секции выгоняли. Тогда я шел в
другую секцию… Таким образом я одолел несколько видов спорта. Отличился я в
беге на короткие дистанции, в прыжках в высоту и в баскетболе. Кроме того, как
и все мальчишки, играл в футбол, хоккей. Позже увлекся теннисом и по сей день
постоянно играю.
К музыке я вернулся, увы, только после смерти папы. Но
спорту я по сей день очень благодарен. Продолжал бы заниматься, может, стал бы
выдающимся спортсменом!»
Откровенные полароидные снимки
— Увлечение театром, наверное, вам привила мама?
Максим: «В связи с большой занятостью родителей (а папа был
настолько загружен, что спал по четыре-пять часов в день) мной занимались няни,
гувернантки. Мама после ансамбля Александрова ушла в Театр оперетты, который
тоже считался «вотчиной» моего отца — ведь оперетты, музыку к которым писал
Дунаевский, неизменно собирали аншлаги. Поэтому для меня это был «папин» театр.
Я часто бывал там и надышался запахом кулис так, что навсегда полюбил эту
атмосферу. Я влюблялся в опереточных актрис с пяти лет. Особенно меня поразили
красавицы Евдокия Лебедева и Татьяна Санина. Я носил с собой их фотографии и,
когда ложился спать, клал их под подушку. На них были направлены все проявления
моей ранней сексуальности. Санина — до сих пор гениальнейшая прима Театра
оперетты, несмотря на преклонный возраст, держит форму и является очень
красивой женщиной. Кстати, не так давно я признался ей в своей детской страсти,
и она очень веселилась».
— Вас называют патологически влюбчивым человеком.
Максим: «Не сказал бы. Ни количество браков, ни количество
женщин не говорят о том, что человек влюбчив. В молодом возрасте скорее
сказывается желание «ударить по площадям», то есть покорить как можно больше
сердец. Про себя я этого сказать не могу. Я не донжуан. В другом случае
огромное количество возлюбленных у мужчины появляется от комплекса
неполноценности — когда надо самому себе постоянно доказывать свою
состоятельность. Это тоже вроде бы не про меня. Я часто женился не потому, что
часто влюблялся. Напротив… Мама даже говорила: «Ты знаешь, что ты не умеешь
любить? Ты, видимо, не способен… Ты за любовь или влюбленность принимаешь
что-то другое». Вероятно, она права — большое количество браков и женщин скорее
говорит о том, что ни влюбленности, ни тем более любви не было.
Возможно, по-настоящему я любил в своей жизни раза два. И,
возможно, второй раз — это то, что происходит со мной сейчас. Почему я все
время повторяю слово «возможно»? Потому что с Мариной мы вместе всего шесть
лет. Но что бы ни произошло, мне не хочется терять мою жену и мою семью. Даже
мысли такой не возникает. А раньше эта мысль возникала всегда. На каком-то
этапе семейной жизни мне думалось: да, что-то опостылело, что-то надоело,
хочется что-то в жизни поменять. Теперь я уже знаю, что вовсе не обязательно
менять жену! Можно, если уж очень хочется, поменять место жительства, это даже
полезно».
— Каким был ваш первый брак?
Максим: «Первая женитьба случилась в «бессознательном»
состоянии. Хотелось не только встречаться на улице или в подъездах, не просто
приходить в гости и на самом интересном месте уходить, потому что уже пора! Я
женился на очаровательной девушке Наташе из семьи партийного деятеля. Прожили
мы всего два года».
— Вас легко отпустили «на волю»?
Максим: «Нет. Когда я собрался разводиться, меня вызвал к
себе в кабинет папа Наташи, один из секретарей ЦК КПСС. Насчет развода у него
была жесткая позиция. Он сказал, что не надо рушить семью. А когда такой
человек говорит «не надо», он внимательно смотрит на тебя, и ты понимаешь, что
этот мягкий и вкрадчивый «наставник» может здорово испортить жизнь.
— Почему не надо разводиться? — спросил я, молодой и наглый.
— Ты думаешь, что за сорок лет брака я испытывал чувства
только к своей супруге? — сказал он. — Нет, у меня в жизни бывали всякие
«заезды». Поэтому я считаю, что надо жить со своей женой.
— А как можно
честно жить с женой, когда «заезды»?.
— Изменяй! Но
живи с женой.
На эту фразу я ощетинился как ежик. И несмотря на то, что
тесть собирался устроить мое будущее (а я как раз заканчивал консерваторию),
твердо стоял на разводе.
— Тогда не только работа за границей для тебя закрыта, но и
вообще… Играть тебе всю жизнь на скрипочке в кабачках! — пообещал он
металлическим тоном.
Почему на скрипке? Я никогда на скрипке не играл. Впрочем,
эта угроза так угрозой и осталась, никаких конкретных мер против меня он не
предпринял.
Правда, я сразу стал невыездным… Нет, это не его рук дело,
потому что Наташин отец был приличным человеком. Но другие люди знали о моей
«разводной» истории, и мне никогда не давали характеристику на выезд! И вот
однажды случилось чудо: мою деловую поездку все же «пробили». Я тогда работал
главным дирижером Московского мюзик-холла, и мы должны были ехать на гастроли.
Мой бывший тесть уже вышел на пенсию, но именно в тот момент его вызвали на
службу подменить какого-то заболевшего начальника, занимавшегося
загранпоездками! Меня вызвали в Росконцерт и сказали, что из ЦК мои документы
вернули обратно. «У вас там что, недруг какой-то?» — спросили меня. Я
поинтересовался, в чем дело: мне что, снова отказывают? «Нет, просто попросили
исправить кое-что в анкете!» — «Что именно?» — «В анкете написано, что ты
холост, а ты разведен!» Я переписал анкету и даже внес туда фамилию бывшей
жены. Повторно ЦК рассмотрел мою кандидатуру положительно.
Конечно, в том браке я ощутил все прелести принадлежности к
партийной элите. Успел попользоваться и так называемой кремлевской столовой, и
путевочками. Летом мы жили на даче ЦК. Все это было мило и интересно, но
почему-то быстро надоело. Если бы я был карьеристом по характеру, наверняка вел
бы себя по-другому — многое можно было решить благодаря такому тестю… А так
пришлось барахтаться самому».
Любовь и деньги навсегда…
— Вы всегда изменяли своим женам?
Максим: «Нет. Я изменял только тогда, когда чувствовал, что
совместная жизнь себя полностью исчерпала».
— Откуда пошло выражение «клуб жен Дунаевского»?
Максим: «Авторство принадлежит Наташе Андрейченко, знакомой
со многими моими женами. Она сказала: пора бы уже создать клуб жен Дунаевского,
чтобы собираться и решать какие-то вопросы. Конечно, она пошутила. С Натальей
мы общаемся, дружим, в конце концов, у нас общий сын! Но в каждой шутке есть
доля правды. Моя нынешняя жена Марина знакома и с Андрейченко, и Леной
Дунаевской. И с другими моими женами мы тоже поддерживаем ровные отношения, и я
думаю, что это правильно. Я бы сказал, что это очень современно, по-человечески
и добро. Дай бог, чтобы все люди так могли».
— Если вы дружите с Натальей, почему Максимилиан Шелл хотел
подать на вас в суд?
Максим: «Когда я впервые пришел в их только что созданную
семью, Максимилиан меня встретил грозным криком: «Я подам на тебя в суд за то,
что ты меня не предупредил, кого ты мне подсунул!» Причем глаза его в тот
момент очень органично метали молнии. Я весь сжался, растерялся и не знал, что
мне делать. Оказалось, он так пошутил. Причем, надо заметить, что это была
миниатюра, виртуозно исполненная оскароносным актером! Поэтому понять, что он
не всерьез, я сразу и не смог».
— Вы сами уходили от всех своих жен. И только «леди Мэри»
покинула вас?
Максим: «Да. Это был сложный уход. Мы оба плакали в тот
вечер, потому что любовь вроде как еще жила… Хотя нельзя сказать, что Наташа
просто собрала вещи и ушла. Я не чувствовал себя покинутым. Она посоветовалась
со мной — что же делать в такой ситуации, сказала, что встретила другого
мужчину, которого полюбила. И я ее понял. Шелл — личность действительно
неординарная и необыкновенно интересная.
Кроме того, все произошло на переломе эпох, когда многие
пытались устроить свою судьбу, перебравшись за границу. Уехать с человеком,
который может тебе помочь не только своим состоянием, но и связями в профессии,
— это нормальный выбор. Я не знаю, насколько в данном случае были глубоки
чувства, но потерять такой вариант было бы глупо. Так я тогда и сказал Наташе.
В ответ, думаю, она испытала не самые приятные ощущения. Первым из которых была
неприязнь, потому что любящий муж не пытался ее остановить, а так вот запросто
отдавал другому. Эта неприязнь жила довольно долго, потому что потом мы совсем
не общались. Ее подруга Лариса Удовиченко сказала мне: «Ты удивляешься, что с
тобой год не разговаривают и даже сына тебе не дают? Да ты ведь ее просто взял
и подарил! Любая женщина не может на такое не отреагировать». А еще Лариса
призналась в своей твердой уверенности в том, что если бы в течение двух-трех
недель я проявил себя суровым мужчиной и сказал бы: «Все! Давай заканчивай!», —
Андрейченко вернулась бы ко мне. Не знаю, что на сей счет думает сама Наташа…»
— А что за история у вас связана с вашей пятой женой, Олей
Даниловой?
Максим: «Это история о большой любви. Первой моей настоящей
любви. Когда мы познакомились, Оле было всего девятнадцать лет. Она, будучи
очень привлекательной девушкой, работала манекенщицей. В Доме моделей я ее впервые
и увидел. Мы быстро поженились — через полгода. У нее не было никакого
образования, кроме школьного. А у манекенщиц работа то есть, то ее нет, и Ольга
много времени проводила в подвешенном состоянии, ничего не делая. Мне это не
нравилось. Мне казалось, что моя женщина обязательно должна быть личностью.
Наверное, мне так казалось после Андрейченко.
У Ольги проявились актерские способности, и я помог ей
поступить во ВГИК на курс к Армену Джигарханяну. Она училась, можно сказать,
все пять лет нашей совместной жизни. Но когда Ольга закончила вуз, я понял, что
птичка из клетки решила упорхнуть. У нее появилась новая компания, она
вращалась среди молодых актеров, режиссеров, снялась в сериале «Мелочи жизни».
Я стал ее тяготить. Детей у нас не было… Ну что там говорить — молодая, да еще
и получившая такой мощный старт! А я в то время собирался за границу — за
океаном имелись кое-какие зацепки. Я думал, Оля поедет со мной: в Америке я
нашел ей место диктора на русском телевидении. Но она отказалась. Я тоже не захотел
чем-то жертвовать. Мы оказались в разных странах, но продолжали числиться
семьей. Разумеется, у Оли завелся любовник — режиссер, с которым она потом
соединила свою судьбу и родила ребенка. У меня тоже появилась женщина.
Во-первых, это было естественно. Во-вторых, мне срочно требовалось как-то
заглушить душевную боль — а боль была отчаянной, я же очень любил Олю. То есть
я выбивал клин клином. Мою новую избранницу тоже звали Ольгой. Я испытывал к
ней искреннюю нежность, но все быстро разрушилось, потому что не было основано
на серьезных чувствах.
А через некоторый промежуток времени Оля Данилова и я вдруг
осознали, что мы совершили глупость. Нас потащило друг к другу с гораздо
большей силой, чем когда-либо раньше. У нас начался роман. Представьте, роман с
бывшей женой! Конечно, наши отношения мы держали в тайне, потому что оба уже
были не свободны. Только самые близкие друзья знали и помогали нам в этом. Увы,
через какое-то время мы поняли, что войти в одну и ту же реку дважды
невозможно».
— Вы должны были писать музыку к культовому фильму «Запах
женщины» с Аль Пачино. Почему не сложилось?
Максим: «Это уже моя американская история. Наивно было
думать, что, приехав туда не просто зрелым, а даже немного «перезревшим
человеком», можно добиться каких-то результатов. Надо начинать все с нуля. И
стартовать приходится с таких заработков, которые даже штаны твои поддержать не
в состоянии! В молодости это нормально, но с возрастом подобные «подвиги»
даются все труднее.
Я в Америке писал рецензии в газетах, работал на русском
телевидении, были и какие-то продюсерские проекты. Однажды я познакомился с
музыкальным директором MCA и Universal studio, и он меня поддержал. Наша
совместная работа сводилась к постоянной тусовке: если где-то вечеринка, ты
обязательно должен там появиться. Потому что на первом этапе надо дать о себе
знать.
Вы скажете, о чем это я? На самом деле — о «Запахе женщины»!
Эта картина могла решить мою судьбу в Америке, но не решила. Итак, звонит
мобильный телефон, раздается голос моего покровителя: «Отпал композитор,
который должен был писать музыку к «Запаху женщины». Срочно приходи, потому что
через день у них уже будет десять других кандидатов!» Просунуть меня можно было
только в течение одного дня! Потому что это Голливуд, это высокобюджетный фильм
с выдающимися актерами, подобная работа дорога не только в денежном
эквиваленте, но и в профессиональном. А я в момент звонка нежился на пляже у
моих друзей в Испании… Он мне кричит: «Ничего страшного, срочно прилетай!» Но
для этого требовалась виза в Америку, а мне, иностранному гражданину, в
испанском посольстве ее никто бы не дал. Даже если бы я вернулся в Москву, я бы
не успел. А гринкарты у меня тогда еще не было… Словом, тогда я ценой одного
дня решил свою судьбу в Америке. Как показывает опыт, шанс на каждом жизненном
витке бывает только один!»
Сейчас Дунаевский снова живет в Москве, но о «Запахе женщины» знает не понаслышке. Он рядом. Как последняя любовь, которая никогда не опаздывает. Может, в силу своей «сознательности» она обречена быть самой стойкой и яркой — словно пятнышко от фломастера на платьице маленькой Полины Дунаевской. Кстати, когда эта девочка улыбается, она похожа на солнышко. Как одна знаменитая в прошлом балерина…
Оцените статью
1 2 3 4 5Читайте еще
Избранное