«Вы создали пасквиль на советскую действительность!»

Вспоминает вдова Леонида Гайдая, актриса Нина Гребешкова:

Наташа Селезнева, прославившаяся в фильмах моего мужа, говорит: «У каждой актрисы должен быть свой Гайдай». Но ведь я актриса, и у меня был свой Гайдай — а что толку?

Уж как я просила Лёню дать мне сыграть домоуправа в «Бриллиантовой руке». Ведь это абсолютно моя роль! «Нет, Нинок, ты будешь играть жену Горбункова». — «Я не хочу жену! Это не персонаж, а какая-то бледно-розовая пастила. Я хочу домоуправа!» — «Нет, Нинок, ты не потянешь на домоуправа. Тут нужна бандерша! Ну мелковата ты, понимаешь...»

Вот с такой же примерно интонацией он в другой раз сказал мне: «Нинок, ты должна понять, ты некрасивая...» Это мне, своей жене, которую он очень любил. Но речь шла о том, где я могу сниматься, а где нет. А в этих вопросах Гайдай был неимоверно придирчив.

Понравиться ему в качестве актрисы было до того трудно, что я иной раз и сама отказывалась что-то у него сыграть — от греха подальше. Говорила: «Я — драматическая актриса, возьми лучше комедийную, их полно». Но на самом деле меня просто страшила необходимость соответствовать тому фильму, который заранее существовал у Гайдая в голове...

Срисовал Шурика с себя

Белобрысый интеллигент в очках, чуть лопоухий, с доверчивыми и добрыми глазами... Так выглядел Гайдай, когда приехал поступать во ВГИК. Кстати, эпизод, где Шурик едет на ослике, чуть не задевая ногами землю, взят Лёней из собственной биографии.

Он родился в городке Свободный в Амурской губернии, потом они с семьей жили в Чите, а оттуда перебрались в Иркутск. Лёнин отец работал старшим экономистом Восточно-Сибирской железной дороги.

У моего свекра интересная биография. Иов Исидорович Гайдай получил свое редкое имя от попа, рассердившегося на то, что его родителям нечем было заплатить за крестины. Известно же: «Беден, как Иов».

В 1905 году, когда началась революция и по всей России жгли особняки, друг Иова подпалил дом богача — и попался. И тогда Иов решил его выручить. Пришел в полицию и сказал, что это он сделал.

Расчет был таким: на суде выяснится, что рядом со сгоревшим особняком его быть не могло — с десяток свидетелей подтвердят, что он гостил у невесты, в десятке верст от места событий. И его отпустят.

Наивный! На суде никто не стал опрашивать свидетелей. Злополучного Иова отправили на каторгу. Но он там не пропал, наоборот: сдружился с каким-то очень образованным человеком и многому научился. В совершенстве освоил немецкий язык, математику, другие науки. И даже почерк приобрел каллиграфический, хотя до ареста Иов был неграмотным! Эта смесь крайней наивности и простодушия, которые, казалось бы, погубят человека, с невероятной удачливостью передалась и моему мужу.

Итак, юность Лёня провел в Иркутске. Там ему доводилось ездить на низкорослых монгольских лошадках. А Лёня был долговяз, и ему казалось, что его ноги вот-вот коснутся земли — он их на всякий случай растопыривал. Потом эту позу повторит Шурик в «Кавказской пленнице».

А другой эпизод, списанный Гайдаем с самого себя: «Песчаный карьер?» — «Я!» — «Цементный завод?» — «Я!» Примерно такая сцена разыгралась в военкомате летом 1941 года, когда 18-летний Лёня пришел записываться добровольцем. Его долго не хотели брать ни в один род войск — худой, долговязый, явно болезненный юноша, склонный к туберкулезу (позже Гайдай действительно им заболел)...

Оказавшись на фронте, он первым делом вступил в партию — чтобы его ставили в первые ряды. И, если будет тяжелый бой, застрелили. Ну дурак был! Другие как-то хитрили, старались себя сберечь. А Гайдай — всегда грудью вперед! К счастью, судьба его сохранила.

Гайдай действовал на меня магически

Лёня просто не стремился реализоваться как актер. Еще в институте его захватила режиссура. Кстати, именно на этой почве мы с ним и познакомились (мы ведь учились в разных группах).

Лёня ставил отрывок из «Отца Горио» и пригласил меня сыграть госпожу де Нусинген. Помню, я удивилась: ну какая из меня француженка? Я была пухленькая, беленькая... Впрочем, я понятия не имела, как выглядят настоящие француженки.

И вот у нас с партнером любовная сцена, мы должны целоваться. Я говорю: «Нет, сейчас я целоваться не буду. Вот когда будем показывать это на экзамене — там я и поцелуюсь».

Лёня говорит: «Ну как же можно — без репетиций? А вдруг ты еще ни с кем никогда не целовалась и вообще не умеешь это делать?»

Я говорю: «Ха, не целовалась! Целовалась еще как! Был у меня летчик, и вот я с ним целовалась». Дура дурой, конечно, была. Но Гайдая я рассмешила, и с тех пор стала чувствовать, что нравлюсь ему.

К тому же он в общежитии жил в одной комнате с Володькой Карасевым, который за мной давно ухаживал и часто обо мне говорил. И вот наступил мой день рождения, я пригласила домой свою группу и Гайдаю говорю: «Ты тоже приходи».

Тогда он стал приставать к Володьке: «Ты Гребешкову хорошо знаешь. Что ей можно подарить?» А Володька за год до этого, на предыдущий день рождения, подарил мне пудреницу, которой я не обрадовалась. Даже обиделась: «Зачем мне пудреница, если у меня и без пудры кожа не блестит?»

И Володька Лёне посоветовал: «Подари ей пудреницу». Специально, чтобы мы, не дай бог, друг другу не понравились.

Лёня подарил роскошную серебряную пудреницу с позолотой. Я говорю: «Во-первых, я не пудрюсь. А во-вторых, у меня уже есть пудреница, мне в прошлом году Володька подарил». Гайдай рассмеялся: «Ну паразит Володька!»

Самое интересное: я не помню, чтобы до свадьбы была особенно влюблена в Лёню. Просто он на меня действовал магически. В его присутствии мне хотелось быть умнее. Не хохотать без особой причины. Так-то я хохотушка была, а при Гайдае сразу думала: «Ну что я буду заливаться, как дура? Тем более что ничего особенно смешного и не произошло».

Но со временем, когда я перестала стесняться Лёни, выяснилось, что с ним очень весело похохотать. Он ведь умел устраивать гэги (комедийные трюки. — Прим. ред. ) не только в своих комедиях.

Голую бабу — нельзя!

Первый фильм Лёни — «Жених с того света» (это было еще до «Пса Барбоса») вызвал страшный скандал. Его упрекали: «Вы же член партии, хоть и молодой режиссер. Что вы наснимали? Хотите партбилет на стол положить? Вы создали пасквиль на советскую действительность! Что это такое: НИИ Ку-Ку, который занимается перекладыванием бумажек? А откуда у вас такой образ бюрократа? Разве в СССР бывают бюрократы?»

Фильм сильно порезали. Так сильно, что оставшегося материала хватило только на короткометражку. А насчет Лёни поставили вопрос об увольнении со штатной должности режиссера «Мосфильма», которую он незадолго до этого получил.

И тут решительно вмешался Пырьев, который любил Лёню со студенческих времен. Иван Александрович пригласил на «Мосфильм» комедиографов, юмористов, фельетонистов из «Крокодила». Собрал их в зале, взял стул, просунул его ножкой между дверных ручек, заперев дверь изнутри... И поставил вопрос ребром: «Товарищи, давайте обсудим: при социалистическом реализме комедия вообще нужна?»

Обсудили. Решили, что нужна. И что в комедии можно немного покритиковать отдельные недостатки. Подписали соответствующую бумагу и отправили председателю Госкино...

Ну а Лёне, чтобы его простили, пришлось снять историко-революционный фильм (между прочим, по сценарию Галича) — «Трижды воскресший». Он этот фильм терпеть не мог и старался не упоминать в своей фильмографии.

Со временем Гайдай просто научился обводить цензоров вокруг пальца. Помню, возвращается он с художественного совета по поводу сценария «Бриллиантовая рука». И с победным видом сообщает: «Все! Сорок четыре замечания! Нельзя такую домоуправшу, нельзя голую бабу, нельзя реплику «Наши люди в булочную на такси не ездят...» — «Переделывать будешь?» — спрашиваю я. «Ни за что! Буду снимать так!»

Я не понимала, что он задумал. И, видя, что Лёня снимает без учета требований худсовета, тревожилась: «Это же все равно вырежут!» Но Лёня беззаботно отвечал: «Никто меня не порежет! Вот увидишь».

Фильм был снят и смонтирован, пришло время показа в Госкино. После которого Лёня вернулся домой очень довольный: «Картину приняли без купюр! Только атомный взрыв вырезали».

Я так и села: «Лёня, какой еще атомный взрыв?» — «Ну, я там специально приклеил в конце атомный взрыв. Чтобы отвлечь внимание от остального».

И он рассказал, как было дело. По ходу просмотра председатель Госкино СССР Алексей Романов делал пометки — очевидно, это были места, которые он собирался вырезать. Дело дошло до финала, а там — атомный взрыв. И после этого идут титры.

Романов, конечно, кричит: «Что это такое, Гайдай?» А Лёня объясняет: «Понимаете, весь фильм — это сказка, здесь все выдумано. Например, на самом деле контрабандистам не нужно было мудрить с гипсом. По закону через границу можно перевезти два килограмма золота, только нужно оформить таможенную декларацию. Я специально спрашивал у начальника таможенной службы. Сюжет — полная выдумка, понимаете? Только атомный взрыв — это жизнь!» — «Какая жизнь?!!» — «Ну ведь взорвали же недавно бомбу...» — «Откуда ты знаешь?» — «А я слушаю «Голоса»...» — «Какие «Голоса»? Ты с ума сошел! Короче, атомный взрыв — немедленно убрать!»

И ушел из зала разгневанный, забыв о других правках. А Лёне только это и нужно было!

Пригласите моего мужа на танец

Леонид Гайдай и Наташа Селезнева

Муж считал, что выбор актера — главное в успехе комедий. И готов был подолгу искать правильную «фактуру». Даже опыт был не так важен, как эта фактура — Гайдай верил в себя и в то, что научит играть практически любого.

Например, Наталью Крачковскую он взял на роль мадам Грицацуевой, хотя она до этого не играла ничего, кроме эпизодов. Он увидел ее, когда Наталья пришла на «Мосфильм» к мужу, звукорежиссеру Владимиру Крачковскому. И — абсолютное попадание!

А как долго Лёня искал героиню для «Кавказской пленницы»... Ему нужна была легкая, тоненькая девушка, каждым движением которой зритель бы любовался.

Однажды приезжаем на гастроли в Ашхабад, и на одном приеме муж видит в толпе красавицу-узбечку. Шепчет: «Нинок, смотри, какая девушка, просто мечта! Она будто не ходит, а летает!»

Я тихонько отделяюсь от него, подхожу к девушке и говорю: «Смотрите, человек в очках — известный режиссер Гайдай. Пригласите его на танец». Красавица подплывает к моему изумленному мужу и уводит танцевать...

Один коллега, который все слышал, говорит: «Да, Нина... Много я видел женщин, но таких, как ты, — никогда!»

Через несколько минут муж возвращается разочарованный: «Да, она красавица. Как оказалось, балерина. Но современные танцы совершенно не умеет танцевать!»

К счастью, вскоре он нашел идеал — в Наталье Варлей.

И все же был у Лёни еще один фактор, по которому он выбирал актеров. Это — человеческий контакт. К примеру, пробовал он однажды Баниониса. Итог: «Да, очень хороший актер, даже замечательный. Но — закрытый очень. Контакта нет».

Он и от «троицы»-то своей все старался отделаться, потому что не чувствовал достаточного контакта с Вициным и особенно с Моргуновым.

И однажды дело кончилось ссорой. Это случилось на отсмотре материала «Кавказской пленницы». Вся группа собиралась в зале и ночь напролет выбирала по каждому эпизоду лучший дубль из четырех-пяти вариантов. Пол-эпизода берем из первого дубля, а половину — из третьего... Унылое занятие, нудное.

А тут еще Моргунов вдруг стал выкрикивать: «Гайдай, да ты мышей не ловишь! Что за халтура!», «Гайдай, ты мышей не ловишь!»

Лёня два раза стерпел, а на третий говорит: «Зажгите, пожалуйста, свет». И тут выяснилось, что Моргунов сидит не один, а с подвыпившей девицей.

«А почему вообще посторонние в зале?» — взрывается Гайдай. И не разрешает продолжить просмотр, пока девица не выйдет. А с ней ушел Моргунов. Больше Лёня никогда его не приглашал работать и даже не разговаривал с ним.

Хотела отомстить за мужа

Казалось бы, надо быть Моргуновым, чтобы пренебрежительно высказываться о режиссуре Гайдая. Любому ясно: чтобы снимать картины, которые так любят зрители, нужен огромный талант.

Но не все были готовы признать за Гайдаем талант. Конечно, у него было много ценителей среди коллег: тонкие, умные Миша Козаков, Таня Лиознова знали цену Лёне. И все же время было такое, что большим почетом пользовались картины серьезные, с аллюзиями: когда герой говорит одно, а имеется в виду совсем другое... Или когда камера долго показывает дождь, и так рождается атмосфера...

У Лёни — другой жанр и стиль. И бывало, ему приходилось выслушивать странные и дикие претензии по этому поводу. Даже до меня долетали такие разговоры...

Как-то раз от Союза кинематографистов поехала я по турпутевке в Малайзию. Везут нас на автобусе в древний буддистский монастырь, мы с Татьяной Лиозновой сидим рядом, болтаем. А впереди нас два режиссера обсуждают прошедший съезд кинематографистов.

И вдруг я слышу, как кто-то из них говорит: «Вот взять Гайдая. То, что он всю жизнь снимал, — это же вообще не искусство...» И я почувствовала такую жгучую обиду за мужа!

Таня посмотрела на меня и говорит: «Ну брось, Нин, что ты их слушаешь. Мало ли что болтают».

А я не успокаиваюсь: «Нет, Таня! Я уже устала от всяких бездарей такие вещи о Лёне выслушивать. Я хочу отомстить! Сделать, чтобы им было плохо, такое им сказать, чтобы они на всю жизнь запомнили...»

В таком настроении приезжаем мы в буддистский храм. А там ворон достает каждому бумажку — предсказание судьбы. И в моей бумажке написано: «Никогда ни с кем не выясняйте отношений».

Леонид Гайдай и Нина Гребешкова на съемках фильма «Опасно для жизни» (1985 г.)

Именно по этому принципу жил Гайдай! Раньше мне казалось — он искренне не замечает, что его недооценивают, завидуют. Он ведь все понимал про людей: кто прав, кто не прав, что правда, что неправда. Но как только дело касалось его самого — того, как поступают именно с ним, — на Лёнины глаза словно шоры опускались. А скажешь ему — удивляется: «Разве? А я и не замечал».

Я много лет думала, что это от крайнего простодушия. Считала Гайдая большим ребенком. Недавно я поняла, что он просто был очень хитрый. (Улыбается.) Он никому не позволял портить себе жизнь: ни начальству, ни дуракам-коллегам.