Учительница в Израиле: «Зарплата сразу после университета за одну ставку — около 2,5 тысяч долларов»

— Как-то завуч заметила, что я выхожу из учительской до звонка: «Ты куда?». Говорю, иду готовиться к уроку. Она улыбнулась: «Посиди, расслабься, попей кофе, начнешь на пару минут позже», — смеется беларуска Ольга (имя изменено — С.), два года назад переехавшая в Израиль. — Все учителя после звонка на урок не срываются с места, а спокойно встают и идут… заваривать кофе. Без кофе уроки, по-моему, не начинает никто.

Ольга — преподаватель английского языка. В Минске работала в гимназии и частной школе. Последнюю лишили лицензии в 2022 году. Опасаясь за свою свободу и жизнь, учительница с семьей уехала из страны.

На новом месте, чуть больше, чем через год, Ольга смогла устроиться учителем английского языка — в израильскую школу.

«Однажды во время моего урока дети взорвали петарду»

В Израиле мало частных школ, а государственные бывают светские, светско-религиозные и религиозные. Обучение в них бесплатное.

— Я ждала пять месяцев, пока мне подтвердили мой беларуский диплом, — вспоминает Ольга. — Однако, чтобы получить местную лицензию на преподавание, нужно сдать иврит на В2. Я его все еще учу.

В связи с тем, что в стране острая нехватка учителей иврита, математики и английского языка, некоторых специалистов могут взять на работу сами школы.   

Я разослала резюме и мне предложили пройти испытание сразу в трех. Провела пробный урок в первой из согласившихся, и меня сразу оформили на работу учителем-стажером.

Я веду такие же уроки, получаю такую же зарплату, только у меня есть дополнительный куратор. Он периодически встречается со мной, как правило, интересуется моими проблемами, советует, как их разрешить.

Ольга преподает английский в средней школе, это 7-9 классы. С 1 по 6 класс в Израиле начальная школа, а с 10 по 12 — старшая.

— В средней школе все классы профильные: театральный, спортивный, компьютерный, интеграционные и другие. В каждой параллели примерно по 10 классов.

Такой классификации, как в Беларуси, где А — самый сильный, здесь нет. В каждом могут быть дети с разными возможностями. Они учатся по учебникам разной степени сложности.

Все не могут и не должны знать предметы на одном уровне, но каждый должен иметь возможность получить высший балл. Это значит, что и ученик из сильной группы, и из более слабой могут получить за тест по 100 баллов, только каждый на своем уровне.

Причем один ученик может входить в разные группы по разным предметам, например, по математике он в А, а по английскому — в В.

Во время учебы ребята часто меняют свой уровень, большинство на более высокий. Это одна из главных мотиваций, так как на экзаменах по окончании школы от того, какой сложности ты выберешь задание, зависит количество баллов, а от количества баллов — перспективы в дальнейшем.

И вот я учу самые слабые группы средней школы — С. В них по 18 человек из разных классов всей параллели.

Эти дети действительно плохо знают язык, хотя уровень обучения довольно высокий. Например, я слышала, как с детьми групп А учитель просто общается на английском.

Но мои ученики — не совсем обычные дети. Многие имеют СДВГ и другие расстройства поведения и психического развития, пьют препараты, сталкиваются с последствиями. Некоторые, с особыми психологическими сложностями, или с заболеваниями вроде диабета, дислексии, приходят на урок с помощниками. Им я даю отдельные задания.

В каждом классе есть и дети, которым вообще сложно в большом коллективе усваивать материал. С ними параллельно тот же урок ведет другой учитель. Такой персонифицированный подход.

Дети с более серьезными расстройствами учатся в специальных школах.

Для моих учеников сложность состоит уже в том, что английский читается и пишется слева направо, а не наоборот, как иврит.

Среди них есть вообще неуправляемые, таких в каждом классе по 2-3 человека. Один мальчик, допустим, может ходить среди урока просто так, кто-то может начать задирать других детей. Есть те, кто может оскорбить, нахамить, а однажды во время урока они вообще взорвали петарду, я очень сильно испугалась.

Это неправда, что в израильских школах нельзя повышать голос на детей. Просто мне это сложно делать из-за недостаточного знания языка. Поэтому я, когда не могу справиться с группой, зову на помощь куратора параллели, одного из классных руководителей, их здесь по двое, кого-то из завучей.

Иногда коллег приходится звать персонально к кому-то из детей. По поводу одного мальчика меня предупредили, что он слушает только своего классного руководителя. И я звоню ему, когда мальчик мне очень мешает, тот приходит и уводит ребенка на беседу.

К этому стоит добавить общий фон: израильтяне в принципе очень эмоциональный народ, они не держат эмоции в себе. Громкие дискуссии, споры, порой переходящие в ссоры, — неотъемлемая часть общения в стране на всех уровнях.

Поэтому шум в школьном классе — это не обязательно всегда агрессия или что-то плохое. К этому надо привыкнуть. Но первое время успокоить класс мне не удавалась вообще, — делится беларуска.  

Собеседница «Салідарнасці» призналась, что после первого рабочего дня, столкнувшись с особенностями израильской школы, сразу хотела уволиться. Ее остановило отношении коллег.

— Помню, вышла тогда с последнего урока и расплакалась от отчаяния. И ко мне подошли учителя и стали успокаивать, они говорили, это не твоя вина, все с этим сталкивались. Завуч сказала, что у меня был очень хороший пробный урок, что я им очень нужна.

Все предложили помощь и оказывают мне ее при любом обращении. Как-то завуч предупредила, что придет на урок. Говорю, это очень сложная группа, я их не успокою. «Значит, покажу, как это делаю я, может, и у тебя получится», — добродушно ответила она.

Ко мне, как к новому учителю, часто приходят на уроки, были и директор, и его заместитель, и завучи, их здесь много, и координаторы, и даже инспектор из министерства образования.

Когда перед первым таким уроком я, волнуясь, спрашивала у коллег, как подготовиться, они сказали, что ничего специально разыгрывать не нужно. Наоборот, чем естественнее будет обстановка, тем больше помощи мне окажут.

У них даже на сайте министерства образования есть рекомендации, как общаться с учителем после открытого урока! Разговор должен быть «мягким, доверительным, максимально в поддерживающей и доброжелательной форме».

А чтобы мне было еще легче адаптироваться, мне нашли русскоязычного психолога.

Вообще коллеги здесь отличные. Они всегда с улыбкой, всегда спросят, как ты, чем помочь. Зная мою языковую проблему, стараются говорить либо медленно на иврите, либо переходят на английский. К слову, уровень английского обычных учителей в Израиле поражает.

Страшно представить, что бы было учителю в беларуской школе за петарду, взорванную в классе. Минимум выговор и нервы бы потрепали изрядно. Здесь мне слова никто не сказал, кроме слов поддержки. Потому что, очевидно, что виноваты были ученики, и с ними разобрались, — говорит Ольга.

«В качестве наказания могут задать домашнюю работу»

Рассказывая о наказаниях в школе, она описывает главные принципы воспитания детей в Израиле, основанные не на силе и доминировании, а на понимании и взаимопомощи.

— Самое страшное наказание применили к ребятам, которые взорвали петарду, их отстранили от учебы на какое-то время. Разумеется, были проведены все необходимые беседы с ними и родителями.

Вообще общаться с родителями любой учитель может постоянно, сообщая, что ребенок сделал что-то плохое или, наоборот, похвалить за хорошее.

Здесь есть система отметок за поведение. Они учитываются в общем количестве баллов по окончании семестра и школы. Вообще оценки здесь ставят только за тесты и дополнительные задания.

Но в журнале есть много разных интересных граф, в которых можно делать пометки о каждом ученике. Например, графа «хорошее слово» означает, заслужил ли ученик хорошее слово за работу на уроке. Также есть «мешал на уроке», «использовал телефон» (пользоваться мобильными во время уроков запрещено, а в начальной школе даже иметь при себе телефоны детям нельзя), «не взял учебник» и куча другого.

И дети очень трепетно относятся к этим пометкам, обижаются, если не ставлю «хорошее слово», злятся, когда пишу на доске фамилии тех, кого хочу внести в список мешавших на уроке, протестуют, просят убрать их имя.  

С провинившимися учащимися проводят беседы. И они действуют, потому что, одно дело, когда ребенок кричит вместе со всем классом, и, другое, когда ты у него один на один спрашиваешь, все ли у него в порядке, чем помочь.

Я сама пока эти беседы не провожу из-за языкового барьера, прошу коллег. Если после нескольких предупреждений и бесед ребенок продолжает хулиганить, ему можно вынести наказание.

В качестве наказания некоторые учителя могут задать дополнительное задание или домашнюю работу. Вообще домашнее задание в израильских школах задают на усмотрение учителя. На беседу также могут вызвать и родителей.

Если на ребенка систематически жалуются все учителя, его включают в поведенческую программу, тогда каждый учитель после своего урока пишет отчет о его поведении.

Воспитание детей здесь — это процесс. И меня сразу предупредили, что он постоянный и не легкий. Поведение ребенка нельзя исправить в один момент. То есть на него можно, конечно, накричать, пригрозить, и он успокоится на какое-то время.

Но потом забудет и все случится снова. Поэтому они идут другим путем, более сложным и долгим, они стараются, чтобы дети поняли сами, почему что-то делать нельзя. Для этого им нужно объяснять, кому-то много раз, кому-то бесед с преподавателями недостаточно, с ними работают психологи. Иногда специалисты работают со всей семьей.

И, главное, что вся эта работа не проводится формально. В израильской школе никогда не пропустят, если кто-то из детей обидел другого, накричал, отобрал что-то, вел себя агрессивно.

Учителя на такие «мелочи» не закрывают глаза, а считают их тоже поводом для помощи, сообщают классным, кураторам. Вообще все действия, как между самими учителями, так и между учителями и учениками направлены на взаимодействие и оказание помощи, на поиск совместного решения проблемы.

Именно взаимодействие они считают ключом к успеху. Они уверены, что силой можно только заставить, но исправить невозможно.

Со временем и я немного раззнакомилась с детьми, среди них есть те, кто все-таки хочет знать английский, некоторые, понимая мои языковые трудности, со мной стараются говорить по-английски как могут. Это очень приятно.

А во время обстрелов, когда в школу приходило мало детей и группы объединили, моим детям преподавала другая учительница. И они очень возмущались, почему нас учит не Оля, мы хотим, чтобы Оля нас учила, — улыбается собеседница.   

«Дети отказались заходить в новый класс, сказали, тут грязно и плохо пахнет»

Подходом к воспитанию детей отличия беларуской и израильской систем образования не ограничиваются. Кардинально отличается абсолютно все, в том числе штат сотрудников, дресс-код, конечно, зарплата.

— В иврите, как и в английском, нет обращения «вы», поэтому меня ученики называют просто Оля или учительница. В начале и в конце урока здесь никто не встает.

По беларуской привычке первое время я заходила в класс за пять минут до начала урока, чтобы подготовиться. У детей был шок: «Сейчас же перемена, ты что отдохнуть не хочешь?». Так реагировали и коллеги.

Кстати, перемены у нас бывают не после всех уроков, а только три раза за день. В остальных случаях звенит звонок и сразу начинается следующий урок.

Помню, как примерно через неделю после начала моей работы увидела, что одна учительница идет на перекур. Спрашиваю, неужели можно курить? Она не поняла, в чем вопрос, говорит, сейчас же перемена, это твое свободное время. Узнав, что я курю, она удивилась: «Ты целую неделю не выходила, потому что думала, что для этого нужно разрешение?».

Оказывается, для курения учителей есть специальная комната, где можно удобно устроиться с кофе и сигареткой.

А вот дети не курят, ни разу не видела ни в туалетах, ни за школой, и не слышала никакого запаха.

Перед открытым уроком уточнила у завуча насчет одежды, та ответила: «Дресс-код есть в религиозных школах, а у нас — светская».

Соответственно, и дети, и взрослые носят то, что удобно, включая запрещенные в беларуских школах джинсы, кроссовки, яркую одежду. У учеников есть майки с логотипом школы.

Штат сотрудников здесь очень большой. Честно говоря, я до сих пор до конца все должности не изучила. Например, есть специалист, который отвечает только за расписание для всех учителей, других обязанностей у него нет.

Есть человек, который следит за квалификацией, которую каждый из нас должен ежегодно повышать. С новой ступенью повышается и зарплата. О том, кто, когда и на какие курсы отправится, нам сообщают.  

Есть куратор всех новых учителей. Раз в неделю нас собирают, чтобы обсудить, какие у нас сложности, также она объяснила много технических моментов, как заполнять журнал, дневники — здесь все электронное.

Кураторы есть и у классов, и у параллелей. Их функции чем-то напоминают завучей беларуских школ.

Есть и заместитель директора. Я с ней познакомилась, когда однажды она пришла мне на помощь. Пришлось как-то вести урок в кабинете после ремонта, который плохо убрали. И дети отказались туда заходить, сказали, мы здесь заниматься не будем, тут грязно и плохо пахнет. И не зашли!

К следующему уроку я попросила, чтобы кабинет убрали, но дети уже вошли во вкус и снова уперлись. Вот я и позвала замдиректора.

Она не стала кричать на них, а стала уговаривать — давайте зайдем, посмотрим, там ничем не пахнет, откроем окна — и они зашли. 

Раз в две недели к нам приходит, назовем ее, инструктор из министерства образования. Она знакомит со всеми важными новостями. Это не идеологические методички, не обязательная подписка, не агитация и не что-то другое, совершенно бесполезное, на что уходила куча времени в Беларуси.

Здесь сейчас главный тренд — искусственный интеллект. Нам много об этом рассказывают, показывают и рекомендуют использовать на своих уроках. Меня даже на специальные курсы отправляли «Методика преподавания английского языка при помощи ИИ». И я использую, и это действительно круто!

Вообще все преподаватели любят разные инновации, и ИИ, и гугл-классы, и многое другое. Уточню, моя школа находится в небольшом городке в глубинке.

В общении в коллективе здесь не бывает приказного тона, например, что-то вроде «Иванова, зайди ко мне!» услышать невозможно.

Коллегу о чем-то можно только вежливо попросить. Допустим, заходит директор в учительскую и говорит: «Йося, ты, наверное, забыл, ты сейчас дежуришь в коридоре». И Йося, спокойно отхлебывая кофе: «Точно, сейчас допью и пойду». Я не представляю такой диалог в беларуской школе.

Директор всегда общается с нами абсолютно на равных. Она не наш надсмотрщик, она просто управляет процессом. А учителя не зашуганные люди с низкой самооценкой, а вполне уверенные в себе, они по-другому себя ведут и по-другому себя ощущают.

Могут высказать свое мнение и возмущение по любому вопросу, могут пожаловаться в профсоюз, если их проблему не разрешили.

После каждого шаббата, когда в Израиле начинается новая неделя, нам приходит от директора письмо, в котором она пишет, какие мы молодцы, какая мы прекрасная команда, как мы со всем справляемся, обязательно благодарит, перечисляет, что на прошлой неделе мы сделали замечательного и что планируем на эту, и желает нам хорошей недели. Это приветствие всем приходит одинаковое, но все равно приятно. 

Работаем мы столько времени, сколько написано в нашем расписании, и ни одной секундой больше. Ставка составляет 38 часов, однако из них только 22 — уроки. Остальное — форточки, которые называются «часы присутствия».

В это время можно встречаться с разными кураторами, проверять тесты, посещать совещания и т.д.

Такого явления, как набрать работу на дом, здесь нет. Если не успел все сделать во время перерыва или форточки, можно остаться после работы, но за дополнительную плату. Потому что это уже будет переработка.

Начальная зарплата учителя сразу после университета за одну ставку составляет около 2,5 тысяч долларов.

Предусмотрено также множество доплат — за стаж, за службу в армии, за ребенка. Классное руководство, кажется, стоит порядка 300 долларов.

У меня пока нет класса, но мне оплачивают безлимитный проездной и телефон. И в конце каждого месяца я заполняю таблицу о переработках. Это необязательно проверка тестов, кому-то приходится задержаться ради беседы с учеником, кому-то нужно созвониться с родителями.

«Военные приходят в школу и играют с детьми на переменах в настольные игры»

— Ты упомянула профсоюз. Как он работает в Израиле, заставляют ли в него вступать?

— Профсоюзов учителей я знаю здесь два, и в них не загоняют с угрозами, а сами стремятся, потому что это реальная защита. И я тоже, как только устроилась на работу, сразу попросилась в один из профсоюзов.

Теперь плачу взносы — около 5 долларов в месяц сама и столько же за меня вносит школа. Что это дает? Самое главное, учителя в Израиле уволить очень сложно именно из-за профсоюза.

Для этого должна быть веская причина, уволить просто потому, что ты кому-то не нравишься, невозможно. Но это оказалось палкой о двух концах, потому что даже реально плохого учителя уволить не могут.

При мне еще во время летних каникул уволили одну учительницу, я не вдавалась в подробности, но, понятно, что не просто так. В сентябре профсоюз ее возвратил в школу.

Кроме защиты наших прав, профсоюзы предоставляют много всяких бонусов, в основном это большие скидки на все — от техники до пиццы и Макдональдса.

Также профсоюзы периодически призывают к забастовкам, устраивают акции с требованием повысить зарплату.  

— Сдают ли учителя на что-то деньги, может, собирают с родителей?

— Родители действительно раз в год переводят на специальный счет до 100 долларов. Это оплата и за учебники, и за многочисленные экскурсии, и за разные праздничные мероприятия.

И мы раз в году сдаем порядка 30 долларов. За эти деньги в учительской всегда есть чай, кофе, молоко. Сюда же входят фуршеты по разным поводам, например, 31 августа после педсовета нам заказывали доставку из ресторана. Скоро будут проводы нескольких коллег на пенсию.

Столовой в школе нет, все берут ссобойки. В учительской есть микроволновка, духовка, можно все разогреть.

— Есть ли в огромном штате человек, отвечающий за идеологию?

— Не замечала ни человека, ни самой идеологии, если честно. Еще в садике, допустим, мой ребенок пел какие-то песни про флаг, в школе у нас нет ни флагов, не звучит гимн и никакие портреты политиков по кабинетам не развешивают.

Также в садике у детей была имитация выборов, когда воспитатель спрашивала, чем вы хотите заняться — петь песню, смотреть мультик или играть в игру — и дети голосовали.

При приеме на работу в школу меня ознакомили с правилами, согласно которым учителя не должны высказывать свою политическую позицию, но они могут поощрять политические дискуссии учеников.

Понятно, что отправить нас на какое-то мероприятие в нерабочее время не может никто. Это противозаконно. Но нам могут предложить программу в наши рабочие часы, свободные от уроков.

Например, я согласилась поехать в Хайфу на просмотр фильма. Поскольку было обеденное время, перед выездом нам заказали обед, после завезли в кинотеатр, где для приятного просмотра дали еще и попкорн с колой.

Это был фильм не про геноцид или войну, а про школу. История об учителе, который работал со сложными детьми, основанная на личном опыте режиссера. После просмотра он вышел к нам, и мы с ним беседовали. Было очень интересно.

В определенные дни у учеников есть встречи с классными на 20 минут. Но никакую идеологию там не обсуждают. В основном говорят, кто как себя чувствует, у кого как дела, какие проблемы. Напоминаю, оказание помощи — главная тема, которая возникает практически на любом собрании.

Не знаю, является ли это идеологией, но о событиях 7 октября 2023 года и заложниках детям рассказывают. Особенно в годовщину было много тематических мероприятий, а 1 сентября в знак солидарности все пришли в желтых майках.

Только одна мама отказалась надеть эту майку ребенку и спокойно привела его в другой.

Сейчас родители многих воюют, поэтому о войне мы говорим очень аккуратно, чтобы случайно никого не травмировать. Да и нет необходимости что-то объяснять, потому что все военные, даже если это не родители, живут среди нас.

Они лечатся с нами в одних больницах, здесь нет военных госпиталей. Солдаты с альтернативной службы приходят прямо домой к отдельным ученикам помогать с домашним заданием. И в школу к нам приходят, но не учат собирать оружие, не проводят пропаганду насилия, а играют с детьми на переменах в настольные игры.

— Как война отразилась на учебном процессе?

— Еще до начала учебного года начались тренировки с воздушной тревогой. После 1 сентября мы продолжили тренироваться уже вместе с детьми, нужно было максимально быстро и спокойно спрятаться в убежище.  

Вообще обучение в школах во время обстрелов было на усмотрение местной администрации. Наш мэр решил оставить школы работающими, потому что не во всех домах есть убежища, а в школе есть хорошее.

Но, понятно, окончательно решали родители, водить ребенка или нет. Приходила примерно треть учеников. Одновременно шло онлайн-обучение. Его мы наладили тоже заранее.

В целом была проведена очень серьезная подготовительная работа, поэтому когда начались реальные обстрелы, не было никакой паники, учащихся быстро распределили — кого на онлайн-уроки, кого в специальные защищенные классы.

Мне самой было очень страшно пару раз, когда сирена заставала по дороге на работу в автобусе. Там есть несколько участков без каких-либо строений с убежищами. Можно было только упасть на землю и лежать. Знаю, что именно так часто ранит осколками.

Были и учителя, которые отказывались приходить в школу в этот период.

— А в мирное время по какому поводу учитель может не выйти на работу?

— Когда мне нужно было вести ребенка к врачу, я позвонила куратору, чтобы спросить, как поступить. Она ответила: «Ольга, мы делаем все что можем, но у нас есть своя жизнь и свои проблемы, иди к врачу и ни о чем не волнуйся».

Как-то я сама приболела, сообщила, меня поблагодарили за то, что я предупредила. Я тогда сходила к врачу и даже взяла справку, но на работе ее так и не попросили. 

Вообще на твое отсутствие в течение дня или двух по уважительной причине никто не обратит внимания, нужно только предупредить. Уважительной причиной также считаются, например, праздники у людей разных вероисповеданий.

Поскольку у нас работают и иудеи, и мусульмане, и православные, у каждого есть какие-то свои даты, в которые они не выходят на работу и им находят замену.

Также у нас есть каникулы и официальные выходные: летние — с 20 июня до конца августа, еще пять недель в течение года и несколько раз по одному-два дня.

Во все эти дни на работу ходить не нужно, при этом они оплачиваются стопроцентно.