Страна, в которой нет проблем

Одно время было у меня много студентов из Пакистана. И как-то раз один парень по имени, скажем, Джалал произнес речь о проблеме огнестрельного оружия в США. Такое у них было задание — подготовить десятиминутную презентацию на общественно-политическую тему.

Неплохая получилась презентация. Статистика расстрелов, фотографии прикрытых тел, число винтовок на душу населения. Под конец кто-то из одноклассников спросил:

— А как в Пакистане с огнестрельным оружием? Есть такая проблема?

— О, нет-нет-нет, — улыбнулся Джалал. — Откуда ей взяться? В Пакистане у всех автоматы. Даже дети знают, что с ними надо обращаться осторожно. Никаких проблем!

Не знаю, куда подался Джалал после окончания курса. Может, до сих пор живет в Швеции. Может, уже переехал в Америку. В одном я уверен на все девяносто девять: едва ли он вернулся в беспроблемный Пакистан, где идет хроническая гражданская война с (осторожным) применением автоматов, которые у всех.

Именно Джалал с его пакистанской гармонией вспомнился мне, когда Елена Исинбаева поведала миру, почему российские граждане не желают слышать о правах сексуальных меньшинств. Причина, если помните, оказалась исторической:

We never had these problems in Russia, and we don't want to have any in the future.

Не было у нас никогда этих проблем. И не надо в будущем.

Устами атлета глаголет коллективное бессознательное — даже когда оно глаголет по-английски и не ведает, что несет. И пусть, волею случая, вышло так, что свои крылатые слова Исинбаева сказала про геев. Истинный их охват гораздо шире. Как и лучшие афоризмы Черномырдина, они проливают свет на всю российскую действительность сразу. Да и не только на российскую. На общечеловеческую.

Мы, то есть люди в целом, одновременно и хуже, и лучше, чем некоторые думают. На самом базовом, биологическом уровне человек человеку не волк, а стихийный друг, товарищ и брат. Как показывают эксперименты, полуторагодовалые дети готовы помогать посторонним дядям и тетям совершенно бескорыстно — без подсказки, вознаграждения и даже похвалы.

Малыши подбирают и протягивают ученым прищепки, упавшие на пол. Кладут на место книгу, соскользнувшую с вершины стопки, если ученый явно опечален этим происшествием. Открывают двери шкафа, когда ученый пытается положить в него кипу журналов. Жестами, звуками и знаками внимания пытаются утешить расстроенных экспериментаторов.

По большому счету, из этих порывов, заложенных в человеческих детенышей эволюцией, выросла вся наша нравственность. Любая этическая система, достойная своего названия, есть умение читать чужие чувства, помноженное на желание эти чувства улучшить и дотянутое до логического завершения.

Соответственно, все настоящие преступления суть кошмарные разновидности отказа поднять прищепку и, улыбаясь во все молочные зубы, протянуть ее расстроенной тете. Иногда дело в эмоциональной ущербности (около процента людей рождаются психопатами, то есть инвалидами по сочувствию). Иногда состраданию мешает другой подарок эволюции — стадный инстинкт, позволяющий легко расчеловечить тех, кто не «свой». Или же — и тут нам кланяются Джалал с Исинбаевой — торжествует изнанка нашего природного альтруизма: культ Шито-Крыто, он же У Нас Проблем Нет.

Каждый знает по себе: иногда — слишком часто — просто хочется закрыть глаза и не видеть, не слышать, не замечать. Чужого страдания слишком много. Верующие могут выгораживать своего добренького бога до посинения, придумывать ему какие угодно теодицеи, но любой честный человек вынужден согласиться с Бертраном Расселом: если этот мир действительно создал некий разумный творец, то гнусность такого творца должна быть поистине запредельной.

Миллионы лет миллиарды бессловесных тварей истязают друг друга, жрут друг друга заживо и околевают в страшных мучениях от болезней, до которых не додумался бы ни один сочинитель антиутопий. Твари словесные подхватили эстафету и ввели в программу новые, утонченные пытки: несправедливость, предательство, травлю, отупляющий страх смерти. Даже когда нам везет, когда мы в состоянии отвлечься от собственной жизни, посочувствовать всем невозможно. Бросаться одним маленьким сердцем на все амбразуры — верная дорога в дурдом, если не сразу в гроб.

Но понимать свою беспомощность — одно. Закрывать глаза ладошками и тупо твердить, что беды нет, — другое.

Разумеется, в любом авторитарном государстве, контролирующем информационные потоки, культ Шито-Крыто насаждается сверху. Там, где царит лозунг «У нас проблем нет», а все каналы транслируют соответствующую картинку, рядовой гражданин не чешется, пока не попадет под раздачу сам. Под раздачей же обычно не до борьбы с несправедливостью.

Но игра в дутое благополучие не тянулась бы десятилетиями, если бы не отвечала глубинным чаяниям населения. Почитайте любой форум, где обсуждают советское кино. Оно и «лучшее», и «доброе», и «светлое», и «какую страну потеряли» — и спору нет: в СССР нередко снимали замечательные фильмы. Однако ключевой компонент сияния, исходящего от шедевров советского киноискусства, все же в другом: даже самые реалистичные из них отражают советскую повседневность примерно так же, как фильм «Елки» — российскую. В них страдают от высоких чувств на фоне вечно растущего социального благополучия. Никто не стоит за туалетной бумагой. Никто не заходит в убогий интернат для инвалидов, где рос Рубен Гальего. Никто не слушает рассуждения его нянечек о «черножопых». У Нас таких Проблем Нет.

Впрочем, я не собираюсь распекать среднего жителя РФ за любовь к талантливым сказкам, оставшимся после кончины советского Шито-Крыто. В убогом приемном покое провинциальной российской больницы, где я пишу эти строки, меня самого тянет открыть YouTube и уткнуться во что-нибудь черно-белое. Посмотреть, как благородный врач с лицом молодого Ливанова распределяется в сельскую местность и всех там спасает. На время заглушить беспомощную жалость, которая стоит постылым комком в горле.

Нет, отхлестать по лицу больничной половой тряпкой хочется совсем других людей. Здоровых, сильных, состоятельных людей, которым не хватает совести хотя бы заткнуться и промолчать, пока другие — те, кто не сумел справиться с детским порывом поднять прищепку, — говорят о травле и несправедливости.

Я не прошу многого, о везучие мира сего. Если вам претит, не лезьте на баррикады за права меньшинств. Не бейте в набат о том, что число беременных с ВИЧ в России за десять лет удвоилось. Не кричите, сколько провинциальных больниц можно было бы модернизировать на деньги, украденные под путинскую Олимпиаду. Даже поддакивать никому не надо, если душа не лежит.

Просто заткнитесь и промолчите. Это так просто.

Не помню, кстати, какую оценку я поставил тогда Джалалу — улыбчивому, здоровому юноше из обеспеченной семьи. Вероятно, высшую. Предметом курса, к сожалению, был английский, а не страусиная слепота тех, кому повезло.