Столяр из Осиповичей: «Наручники на меня надели прямо в кабинке для голосования»

Фото из архива героя

Обо всем, что с ним произошло, начиная с 9 августа, столяр рассказывает «Салiдарнасцi» с улыбкой, хотя и замечает, что иногда опускаются руки.

О выборах без голосования

— Еще до выборов я много читал о том, как люди отстаивали свои права в разных странах. Думал, что могу сделать сам в ситуации, которая сложилась у нас.

Мне хотелось, чтобы хотя бы на моем избирательном участке выборы прошли честно, открыто, с показом каждого бюллетеня каждому члену избирательной комиссии и наблюдателям, с записью подсчета голосов на видео. Это вполне осуществимо и не запрещено законом.

Данный опыт имеется, допустим, у скандинавских стан, где на участке для голосования, аналогичном моему — примерно 2 тысячи избирателей — подсчет голосов занимает от 30 до 40 минут. А вот если ты начинаешь что-то выдумывать, юлить, пытаешься цифры подогнать к тем, которые спустили сверху, и уговорить каждого члена комиссии подписать протокол, который может потом вылиться в уголовное дело, то такое действо может затянуться на пару часов.

Я хотел присутствовать на избирательном участке в качестве независимого наблюдателя, но не смог собрать нужного количества подписей. К сожалению, мы настолько разрознены, что не знаем своих соседей, не здороваемся, не интересуемся их жизнью.

Поэтому все, что мне оставалось, — это проголосовать, и как избирателю, насколько это будет возможным, понаблюдать, что будет происходить на моем участке.

Там я уточнил, все ли члены комиссии присутствуют по собственной воле, или кого-то заставили здесь быть насильно, и напомнил об уголовной ответственности за фальсификацию выборов.

В день голосования меня поразило то, что по официальным сведениям 50% избирателей на моем участке проголосовали досрочно. При этом, как было видно из протокола, ни один бюллетень не был испорчен. Получается, из практически тысячи человек никто не ошибся, не намазал.

Понимая, что в честных выборах каждый голос важен и может оказаться решающим, я долго сомневался, за кого проголосовать, ведь многих достойных кандидатов в президенты вообще не допустили к выборам.

Мне стало интересно, как будут реагировать члены избирательной комиссии на испорченный бюллетень. Я проставил в своем бланке целых две галочки за двух разных кандидатов, а потом пошел к председателю избирательной комиссии с «проблемой». Мне предложили опустить такой бюллетень в урну. Я возмутился: он же испорчен. Член избирательной комиссии пыталась найти ответ, что делать в таких случаях, в своих методичках, потом звонила в исполком. В итоге мне дали другой бюллетень, аннулировав испорченный.

Потом я долго находился в кабинке, раздумывая, за кого проголосовать.  Ведь по закону время для принятия решения не ограничено. Но после 20.00 зашел милиционер и сказал, чтобы я покинул участок. Я сказал, что имею право думать столько, сколько мне необходимо, а вмешиваться в избирательный процесс с их стороны — уголовное преступление.

Тогда в кабинку ворвались несколько сотрудников милиции, уложили меня лицом в пол и надели наручники. И разговор с милиционером, и то, как меня «выводили», снимали члены комиссии на свои смартфоны.

Проголосовать мне так и не дали.

 Выездной экспресс-суд и неотбытые сутки

— В РОВД всем, кого задержали в те дни, предлагали подписать признание вины. Обещали, что отпустят сразу же после суда. Но абсолютно все — и те, кто подписал признание, и те, кто отказался — получили от 12 до 15 суток.

Участковый инспектор, который вел опрос, сказал, что ожидал увидеть в РОВД кого угодно, только не меня. Говорил, что отпустил бы, если бы мог.

Выйдя на свободу, я узнал, что творилось на Окрестина. Тогда понял, что нам еще повезло, нас не били, не насиловали. Но и того, с чем довелось столкнуться, на мой взгляд, быть не должно. Например, парню диабетику не хотели выдавать его лекарства, чтобы он мог сделать инъекцию инсулина. Никто не спрашивал нас о состоянии здоровья, есть ли у кого-нибудь какие-либо заболевания.

Опись имущества не проводилась. Нас вообще не выводили на прогулки, душ был сломан, туалет забит. Не выводили и в туалет по расписанию. Можно было ходить в ведро в углу, но в 4-местной камере нас было 16 человек, и всем потом приходилось вдыхать эти «ароматы». Вообще сложилось впечатление, что все делалось будто специально, чтобы озлобить, унизить.

Сразу после задержания я объявил голодовку. Хотел сделать об этом письменное заявление, но на неоднократные просьбы выдать бумагу и ручку, получал ответ, что достаточно устного уведомления, и они уже знают, что я голодаю.

О том, что я отказываюсь от еды, мой брат написал в своем аккаунте в Инстаграм. Ему, в свою очередь, об этом рассказал мой сокамерник, который вышел раньше.

Суд был выездным. «Пожалуйста, предоставьте Ваши документы, что Вы являетесь судьей» — попросил я. «Так я же в мантии», — удивился человек, назвавший себя судьей.

Я пытался доказать незаконность своего задержания, несколько раз заявлял ходатайства, которые не были внесены ни в дело, ни в протокол. Требовал изъять записи видеокамер наблюдения на входе в избирательный участок и видеозаписи свидетелей (членов избирательной комиссии), чтобы эти материалы приобщили к делу. Это доказало бы, что свидетели противоречат друг другу и дают лживые показания. Разбирательство со мной заняло значительно больше времени, чем с другими подсудимыми. Но результат оказался тот же.

Отсидел я только пять суток. В пятницу нас всех начали вызывать якобы для беседы. После «бесед» никто в камеру уже не вернулся — всех отпустили. Когда мне придется досидеть оставшиеся 10 суток — я не знаю. И это довольно стрессовая ситуация, ведь приходится жить в постоянном напряжении, неведении, сложно что-либо планировать.

Проблемы на работе и попадание в список тунеядцев

— Еще до выборов я предусмотрительно написал заявление на 2-недельный отпуск, чтобы в случае чего не было проблем на работе.

Но когда вышел из отпуска, меня тут же вызвали к руководству. Правда, тогда еще директор не поднимал вопрос об увольнении.

А в октябре меня вызвали в отдел кадров и сказали, что контракт, который у меня заканчивался 2 февраля, мне не продлят. Тогда же добавили, что, если бы я был членом профсоюза (заявление на выход из которого я написал сразу же после отсидки), возможно, он бы за меня вступился.

Как я понял из разговора, никаких претензий по поводу непосредственно работы у них не было. Я не пью, не курю, прогулов не имею, всегда ответственно отношусь к работе и своим обязанностям.

Еще до этого Евгения вызвали на заседание городской комиссии по трудоустройству.

— В назначенное время я пришел в исполком. Сразу же зашел в нужный кабинет и уселся на стул. Меня попросили покинуть кабинет до того времени, как меня вызовут. В ответ я сделал им замечание, что в коридоре нет никаких условий, чтобы ждать своей очереди, ведь там нет даже скамеек. Тогда мне позволили взять из кабинета стул.

В коридоре и стал фиксировать нарушения в ежедневник. Например, что некоторые сотрудники исполкома ходят без масок, хотя в Осиповичском районе действует соответствующий режим; что заседание было назначено на 3 часа дня, а началось позже; а члены комиссии спокойно входили-выходили в то время, как решалась судьба людей, которым нужна была помощь в трудоустройстве.

Меня оставили напоследок. Ни на один мною заданный вопрос в комиссии не смогли дать ответ. Я хотел ознакомиться с составом комиссии, узнать, все ли заявленные в нем присутствуют на заседании, и, конечно же, кто и на каком основании меня внес в список «граждан, не занятых в экономике». Ведь, чтобы попасть на эту комиссию, мне пришлось писать заявление за свой счет на работе, брать справку, что работаю… Все из-за чьей-то ошибки. Узнав о том, что я работаю, меня тут же отпустили, даже документов никаких не проверили.

Часть претензий я в тот же день изложил в книге замечаний и предложений.

О вере в жалобы

Евгений считает, что чиновников можно заставить работать с помощью письменных обращений.

—На каждый запрос нам обязаны давать ответ. Если на должностное лицо идет слишком много жалоб, то какое-то время он может давать отписки, но каждый ненадлежащий ответ можно обжаловать дальше. И со временем такой чиновник станет перед выбором: либо он начнет выполнять свои должностные обязанности, либо его снимут с должности. Процесс этот небыстрый и нелегкий. И людей, готовых добиваться, идти до конца, отстаивать свои законные права, у нас единицы. Поэтому им проще с нами разобраться поодиночке.

Наша основная проблема — не власть и не чиновники. Наша проблема в том, что мы пока так и не стали нацией. Мы не отстаиваем свои права, права друг друга. Особенно это заметно в небольших городах.

Осенью прочитал историю, когда в Минске парня собирались уволить за его гражданскую позицию, но его коллеги тоже написали заявления об уходе. В итоге никого не уволили. Мне же, например, только сочувствовали.

О помощи

Сейчас Евгений Пацкевич очень рассчитывает на помощь от фонда солидарности BYSOL, который предлагает поддержку гражданам, лишившимся работы. В планах у бывшего столяра — получить новую специальность, которая поможет ему обеспечивать свою семью. У Евгения — двое маленьких детишек, 3 и 5 лет, один из которых — девочка — имеет инвалидность.

— А еще я вспоминаю, как обратился за помощью в инициативу INeedHelpBy. Тогда моя семья попала в сложную ситуацию. Наш сын заразился коронавирусом от воспитательницы в детском саду. Мы не заболели, но были вынуждены сидеть 10 дней в самоизоляции. И хотя нам говорили, что открыли больничные, но выдали просто справку. Получается, что сидели мы «за свой счет».

Я думал, что INeedHelpBy — тоже какой-то фонд, куда люди понемногу сбрасываются, а уже оттуда помощь распределяют нуждающимся. Но эта инициатива связывает людей, которым нужна помощь, с теми, кто может помочь.

Для меня было очень сложно осознавать, что я, здоровый мужик, вынужден просить о помощи. Когда незнакомая семья привезла нам продукты, и наши счастливые дети обнаружили в пакетах сок, шоколадки, конфеты (а ведь я просил всего лишь крупы и макароны), у меня слезы навернулись на глаза…

Я очень благодарен Жене и Тане, которые вызвались помочь нашей семье.

Я верю, что мы научимся солидарности и помощи друг другу, и будем жить в новой Беларуси!