Станислав Шушкевич: «После убийства Кеннеди все удивлялись, что меня не посадили»

Накануне 80-летия первый руководитель независимой Беларуси рассказал «Комсомолке», как наводил страх на окружение, почему профукал возможность удержаться у руля, и как получилось, что бриллиантов у него больше, чем у жены.

Фото Виктора Гилицкого, «Комсомольская правда в Белоруссии»

В начале 90-х он был главным человеком в Беларуси. Приложил руку к развалу СССР, возглавил Верховный совет, баллотировался на выборах первого президента Беларуси. Некоторые уверены, что из-за своей интеллигентности и мягкотелости в итоге и потерпел фиаско. Другие убеждены, что приверженность букве закона и ненавязывание собственного мнения и есть главный плюс демократа Шушкевича.

Вот так филигранно фартит редко кому! Благодаря тому, что в 91-м в Вискулях Станислав Шушкевич оказался среди подписантов Беловежского соглашения, развалившего СССР, он вошел в историю героем, и теперь его рады принимать во многих странах мира.

Он только вернулся из Бухареста, вскоре отправится в Вену, чуть позднее – в Баку и Стамбул. Плюс обучение студентов в Варшавском университете и лекции по всему миру.

В свои без малого 80 Шушкевич выглядит свежо и бодро. Причина, помимо генетики, кроется в любящей супруге Ирине, которая следит за образом жизни супруга. Благодаря ей он бросил курить.

– Очень вредная женщина, – наиграно бурча, уточняет Шушкевич, приглашая в домашний кабинет и живо поясняя: – Но в борьбе с вредностями человек закаляется!..

Я всю жизнь считал нескольких своих знакомых, которые то и дело жаловались на здоровье, сачками и лентяями. Всегда говорил: «Хорош притворяться! Возьми топор, шибани разок-другой и все пройдет!»

А сейчас и я понимаю, что такое устать с топором: уже два раза тюкну и очень устал...

– Станислав Станиславович, а за развал СССР вас чаще благодарят или ругают?

– Меня постоянно ругает жена! – набирает обороты Шушкевич.

– Заслуживаешь! – подыгрывает супруга Ирина, с которой бывший политик вместе 38 лет, с тех пор, как влюбился и женился на своей студентке.

– Ирина, вот видно, что вы взялись за мужа: похудел, похорошел!

– Я в гробу буду еще лучше смотреться! – не унимается Станислав Станиславович, пресекая женские гламуры.

– Не курит почти 40 лет, ест овощи, фрукты, пьет свежевыжатые соки, – кивает Ирина.

– Не рассказывай людям сказки, мне стыдно будет! – ежится супруг.

– Плюс дыхательные упражнения, а вот зарядку никак не приучу...

– Все, хватит, это занятия для хлюпиков! – и Шушкевич рассказывает про свою беду: недавно на даче утопил в скважине... новый насос. Мол, старый работал 25 лет, а новый – на хилой веревке, она раз, и оборвалась. Вот ведь печалька: скважина узкая, и достать утопленника никак не получается.

– Выходит, насос тот с начала 90-х работал, хватало вам времени и на Верховный совет, и на хозяйство!

– Всегда! В субботу я работал, а вечером уезжал на дачу, до понедельника. Нужно уметь расслабляться, иначе сгоришь.

«Я выразил Горбачеву свое фе»

– Станислав Станиславович, вот важно все-таки оказаться в нужное время в нужном месте, да?

– Если разобраться по существу, то ведь это я всех собрал в Беловежской пуще. Надо было, чтобы нам дали побольше нефти и газа, зима 91 – 92-го годов была трудной. Да и Кебич намекнул: «Слушай, у тебя такие хорошие отношения с Ельциным, зови его к нам в пущу, на охоту!»

Подписание Беловежского соглашения

Я сотворил себе кумира, признаюсь: я и по сей день человек Ельцина. Пусть он позволял себе выпить лишнее, зато никогда не изменял своим трезвым решениям, даже когда кому-то удавалось его споить.

20 октября 1991 года Горбачев собрал глав советских республик в резиденции Ново-Огарево и выдал каждому новый проект Договора о трансформации СССР в конфедерацию. К этому его призывали еще в 1989 году на Съезде народных депутатов СССР, и тогда, по моему убеждению, это было возможно. Но момент был упущен.

Простите за нескромность, но я к тому времени понимал ситуацию в СССР не хуже, чем Горбачев, и бросил председателю Госсовета элементарный упрек: «Вы называете конфедерацией государство, фактически близкое к унитарному, тот же СССР, в котором Политбюро ЦК КПСС заменено президентом».

– Задавили Горбачева интеллектом!

– Я просто мягко выразил ему свое фе. Я понимал, что мне будет неудобно докладывать этот проект нашему Верховному совету, у нас ведь народ уже был грамотный.

Поэтому я сказал: «У вас в документе не соблюдены словарные определения».

Ельцин высказался куда резче меня, я даже завидовал, что он может себе позволить так рубануть. Мол, ты не ахти шурупишь и навязываешь нам свое неправильное мнение... Горбачев тогда встал и ушел.

Все долго молчали, потом Каримов сказал: «Ну вот, вы поссорили нас с президентом СССР! Идите, ищите его и найдите способ всех примирить».

Мы с Ельциным отправились искать Горбачева, по дороге я пригласил Бориса Николаевича к нам в пущу на охоту. А с Горбачевым выпили по рюмке армянского коньяка и вернулись на заседание Госсовета забывать обиды.

«Я был главным человеком в стране, но прав у меня было ноль»

– Вы были у руля во времена перемен, при должности и возможностях, а вы, выражаясь с ельцинской прямолинейностью, все профукали. Да, при вас Беларусь стала свободной страной, но дальше вы не смогли справиться даже с Верховным советом...

– Да, я считался первым лицом государства, но прав у меня было ноль. Моим решением ничего не могло быть принято, вообще ничего. Я мог только внести предложение. Но дальше его должен был одобрить либо Президиум Верховного совета, либо сам Верховный совет. И там и там я был председателем, но и там и там я был в меньшинстве.

– Вы говорите – ничего не мог. Но вы даже не пытались!

– Точно так меня обвинял и Белорусский народный фронт. Но то большинство, преимущественно коммунистическое, которое избрало меня в состоянии страха после подавления августовского путча, с удовольствием и незамедлительно изгнало бы меня с председательского кресла, если бы я только дал им повод, объяснив, что это я для Верховного совета, а не Верховный совет для меня.

Я был первым лицом в государстве, но даже не мог выбрать себе заместителя! У нас был заведующий иностранным отделом, который не знал ни одного языка. Я его заменил, после чего Президиум напомнил мне, что такое нужно делать только на основании решения Президиума.

Я предложил шесть кандидатур на должность своего первого зама, но все они были отвергнуты. И я вынужден был согласиться, чтобы им стал мой явный политический враг.

Да, меня многие обвиняют в бездействии. Но никто не хочет понять, что либо мы строим правовое государство и живем по закону, либо, совершая отступления от закона, оправдываем всех иных нарушителей законов.

Многие законы мне не нравились, но, нарушая их, я бы ничего не достиг. Я был словно еврейский мальчик, которого спрашивают, умеет ли он играть на скрипке. Мальчик не моргнув глазом отвечает: «Не пробовал, но думаю, что умею». Вот и я играл на скрипке, как умел...

– Какими решениями вы гордитесь?

– Утверждением белорусских национальных герба и флага, ратификацией Беловежского соглашения, выводом ядерного оружия, приданием статуса государственного белорусскому языку, решениями по вопросам разгосударствления, приватизации, прав частной собственности на землю.

Но в июне 93-го был поставлен вопрос о доверии мне. При всех моих мягкостях и, как вы говорите, профукиваниях. Потому что мне удавалось многое делать не так, как хотело очухавшееся после подавления августовского путча большинство в Верховном совете.

И я прикинул: да, точно, меня сейчас завалят. Многие депутаты радостно потирали руки и даже отправились в буфет отмечать мою кончину.

А я – хоп, поставил вопрос о доверии мне на голосование. Шести голосов для выражения недоверия не хватило. Добрые полтора десятка задержались в буфете, и я закрыл заседание и распустил Верховный совет на каникулы.

Но я отлично понимал, что это начало моей кончины, потому что в следующий раз они соберутся и все равно проголосуют против меня. И тем не менее я успел организовать визит Клинтона в Беларусь.

Для коммунистов это было страшнее мордобоя. Что у нас только не происходило... Приходит ко мне шеф КГБ и говорит: мол, мы не в состоянии обеспечить безопасность президента США, отменяйте визит!

Я приглашаю американского посла, и американская сторона берет вопросы безопасности президента США во время визита в Беларусь на себя...

– Черт-те что творилось!

– Это была провокация, на КГБ давили из Москвы, Ельцин тогда попал в трудное положение, левое правительство... Многими управлял страх, большинство коммунистов – трусливая порода людей, они очень боялись, и в то же время их способность нагнетать страх зашкаливала.

– Сегодня вы свою мягкотелость тоже оправдываете или понимаете, что могли действовать по-другому?

– Я был далеко не совершенным игроком. Возможно, я мог бы изысканнее хитрить и манипулировать, сталкивая кланы. Но я вошел в игру клана «Партийная номенклатура» в общем-то не до конца понимая, что это игра без правил.

Думаю, поэтому меня и выбрали председателем Верховного совета, полагая, что я из-за своей «интеллигентности» я не причиню никому вреда...

Я не знал, что тоже могу наводить страх. Однажды в конце 90-х шел по городу, и вдруг на шею мне бросилась женщина: «Ой, спасибо, вы мне квартиру дали!» А я не мог дать, потому что в моем распоряжении никогда не было квартир!

А потом понял: в бытность председателем Верховного совета я раз в месяц принимал граждан. Приходили с разными просьбами.

Оказалось, что самая моя резкая резолюция была, например, председателю исполкома: «Прошу разобраться и принять решение!» Уже после я с удивлением узнал, что это означало: человеку надо дать квартиру.

«Никакого панибратства между мной и Ельциным не было»

– А сексотом вас до сих пор считают?

– Мое так называемое сексотство началось с одного трепливого знакомого. Еще в советское время он приехал из США и начал всем рассказывать, что там издали книгу, в которой написали, что я сексот КГБ, что готовил Ли Харви Освальда и так далее.

Тот знакомый был хитер на выдумку: ту книгу я, как ни искал, не нашел. Зато, когда прилетел в Америку, все, с кем встречался, знали, что я обучал Ли Харви Освальда русскому. Куда ни приезжал – все вокруг понимающе улыбались...

В том числе и благодаря этой информации меня начали приглашать на радиоэфиры, а позже – читать лекции в различные институты мира, это открыло передо мной большие возможности: я посмотрел мир и, простите за откровенность, смог вести нормальную жизнь, не получая пенсии.

– Как ловко вы уходите от шпионской темы!

– Как Путин, – улыбается Шушкевич, поясняя, что может только учиться у профессионально обученных шпионов. – Главные шутки в мой адрес были после убийства Кеннеди. Кого ни встретишь, все разыгрывали удивленное лицо: «Как, тебя еще не посадили?»

Когда меня избирали в Верховный совет, недоброжелатели вспомнили шпионскую тему и изготовили плакаты со словами «стукач»...

– Вы не скрываете, что всегда любили выпить. С Ельциным часто сиживали за столом?

– Никакого панибратства между мной и Ельциным не было. Я искренне уважал Ельцина и не обращал внимания на советчиков: смотри, вокруг Ельцина служба безопасности, сыпанут чего-нибудь – одуреешь, потом доказывай, что не виноват.

Однажды в Алма-Аты мы сидели рядом. Человек Коржакова (начальник охраны Ельцина. – Ред. ) с одной стороны все время подливал Ельцину в рюмку чай, тот нюхал и выливал. А человек Назарбаева с другой стороны наливал Ельцину коньяк, и он, довольный, выпивал. Я все видел, но в процесс не вмешивался.

Потом Ельцин начал неудачно подниматься и пошатнулся в мою сторону. Я его незаметно поддержал. Он подозвал Гайдара, тот через минуту вернулся с коробочкой в руках. И Ельцин вручил мне наручные часы «Слава» с гравировкой «От президента России», пояснив: «За поддержку в трудную минуту».

А месяца через три я приехал в Москву на встречу глав государств, и всем, в том числе и мне, Ельцин подарил такие же часы. Так что у меня они теперь в двух экземплярах.

«С Кебичем помирюсь, если извинится»

– А с Кебичем мириться будете, сколько можно дуться друг на дружку?

– Ни в коем случае не помирюсь, пока он не извинится за то, что про меня наговорил и написал.

– Отбросив все обиды, разве не чувствуете, что вы в одной лодке, что оба – последние из могикан?

– Я абсолютно ему доверял и чувствовал, что мы в одной упряжке, пока не оказалось, что он тянет в другую, чуждую мне сторону. Для меня подлость – самое гадкое. Чего мне его прощать, мы не одна семья, высказались, разошлись – и точка.

Например, сколько про меня ни наговорил всякого Зенон Пазьняк, но мне нечего ему прощать, он не руководствовался ни подлыми, ни мелкими, ни корыстными интересами. У него было (и есть!) свое видение.

Так что у меня про Кебича сегодня разговор короткий: мы люди разные.

– Наверняка были моменты, когда вы попадали впросак?

– В обыденной жизни я, как правило, не попадал впросак, умел держать паузу и был понятливым. Находил возможность посмотреть, как поступают более образованные или более опытные.

Но прострелы случались. Однажды на приеме очень высокого уровня во Франции официант подошел ко мне первому и протянул огромный поднос с 15-20 видами сыра, каждый со своим ножом или вилкой.

Вначале я испугался, что хватану сыр, который не очень котируется, но сообразил, что на приеме такого уровня хреновый сыр не подадут, и положил себе три небольших кусочка сыра разного вида. Многие поступили так же, но посвященные пояснили: у истинного джентльмена есть только один любимый сыр.

Совсем недавно на королевском приеме официанты тоже обходили гостей за столом с супницами, каждый наливал себе сам.

Ну, я, наученный опытом, налил себе один черпак. Оказалось – сплоховал: нормальные едоки, невзирая на свое аристократическое происхождение, наливали и по два...

А знаете, что меня раздражает? Когда оставляют еду на тарелке. Я ведь дитя войны, для нас было немыслимо что-то недоесть. Эти привычки из меня не вышибить...

– А вареную колбасу по два двадцать вспоминаете?

– По рубль восемьдесят, «Докторская» – любимая колбаса моей жены. А маме нравилась «Любительская» по два тридцать.

– А ливерку?

– Ливерка была двух типов: по 50 копеек – для собак и кошек, а по рубль семьдесят – потрясающе вкусная! Хотя самая лучшая – немецкая ливерка, вкуснее колбасы я не знаю.

«На гонорар за несколько лекций купил жене новую машину»

– Про вашу пенсию ходят легенды. Неужели до сих пор получаете 30 центов в месяц?

– На автобусный талончик не хватает – это точно! – улыбается супруга.

– Зато я пока могу зарабатывать лекциями. Как-то меня с женой пригласили в турне по Южной Японии, за семь публичных лекций я хорошо заработал. Вернувшись, поменял свои «Жигули» на японской сборки «Ниссан», а жене купил новую японскую «Мазду-3». Потратил на них все заработанное.

С женой Ириной политик вместе уже 38 лет, с тех пор, как влюбился и женился на своей студентке. Фото Виктора Гилицкого, «Комсомольская правда в Белоруссии»

Знаете, в штате Колорадо в Америке, куда перебралась семья моего одноклассника, когда человек достиг 80 лет, ему добавляют к пенсии 300 долларов, мол, нужен более тщательный уход.

Вот и я по американским меркам уже почти дожил до такой доплаты. К моим трем тысячам белорусских рублей пенсии были бы очень кстати 300 долларов.

– Но за 80 лет наверняка сколотили неплохой капитал?

– В советское время я хорошо зарабатывал. С 71-го года, как университетский профессор и доктор наук, я получал 450 рублей в месяц, плюс 50 за заведование кафедрой, плюс 10 месяцев в году полставки – 225 рублей – за научную работу по хозяйственным договорам. Итого – 725 рублей в месяц, с учетом вычетов на руки приходилось рублей 600.

Но я всегда легко и с удовольствием расставался с деньгами. Никогда не копил. Когда у людей сгорели вклады на книжках, на моей было всего 5 рублей. Я мог идти с работы домой и по дороге потратить всю зарплату. Но жена не ругала!

– Это потому, что вы ей бриллианты покупали?

– Мне этого не нужно, – скромно улыбается супруга. – Стась в смысле покупок бестолковый: покупал технику для дачи, всякие хозяйственные инструменты. Да те же гвозди! Он же украл всего ящик, остальные пришлось покупать за свои (смеется).

– А бриллиантов у меня больше, чем у нее! – замечает Шушкевич. – Орден, которым меня наградила Литва, украшен тремя маленькими бриллиантами. А медаль, которую мне подарил арабский шейх и которую мы хранили вместе со всякими безделушками, оказалась золотой...

А жена – так она же не отличит бижутерию от драгоценностей. Но не думайте, что я ущемляю ее в правах, у нас паритет: свои бриллианты я отдал ей на сохранение...