Политика прямого действия. О поражениях Запада

Ярослав Шимов на Радио Свобода о преимуществе авторитарных режимов перед демократиями.

Люди, завершившие холодную войну: генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев, президент США Рональд Рейган, вице-президент (и будущий президент) США Джордж Буш-старший (справа налево). Нью-Йорк, октябрь 1988 года

11 августа 1984 года президент США Рональд Рейган, находясь на своём ранчо в Калифорнии, готовился выступить с еженедельным радиообращением к гражданам. Подготовка к записи шла своим чередом, президент был в хорошем настроении, шутил со звукооператорами.

Когда до эфира оставалось несколько минут и пришла пора проверить качество звука, Рейгана попросили произнести на пробу пару фраз. И тут президент выдал: «Мои дорогие американцы, я рад сообщить вам, что сегодня я подписал закон, навсегда объявляющий Россию вне закона. Мы начинаем бомбардировку через пять минут».

Конечно, эта неудачная шутка, особенно в условиях холодной войны, — до начала горбачевских реформ оставалось ещё несколько месяцев, у власти в Москве находился последний из «кремлевских старцев» Константин Черненко, — не предназначалась для широкой публики.

Тем не менее произошла утечка, вышел международный скандал. Руководство СССР обиделось и обвинило Рейгана в безответственности. Советская пропаганда, казалось, получила лишнее подтверждение того, что не зря она столь часто изображала 40-го президента США, в прошлом киноактёра, игравшего крутых парней с минимальным расстоянием между мыслью, словом и выстрелом, в виде лихого и не очень умного ковбоя.

Тем не менее Рейгану этот, как сказали бы сегодня, мем не повредил, несмотря на то что 1984-й был годом президентских выборов. Соперник президента Уолтер Мондейл стремился противопоставить «ковбою» Рейгану себя как ответственного политика, который никогда не ляпнул бы ничего подобного даже не под запись.

Как бы то ни было, выборы Рейган триумфально выиграл, а фраза про бомбардировку (We begin bombing in five minutes) стала одной из его популярных цитат.

И дело тут было не в воинственности американцев и их тогдашнего лидера, а скорее в том, что в его шутке — да, в неудачной и неуместной форме — проявилось то свойство Рейгана-политика, которое в итоге сделало его одним из самых популярных и успешных президентов США в ХХ веке.

А именно, умение не бояться решительных слов и резких поворотов курса, если они кажутся уместными и соответствующими интересам страны, её идеям и ценностям.

В действительности президент Рейган проявил это свойство в отношениях с Москвой, не только не «начав бомбардировку через пять минут», но наоборот — вместе с новым советским лидером Михаилом Горбачевым фактически завершив холодную войну.

Это был тот самый Рейган, который во время своего первого срока назвал СССР, на сей раз публично, «империей зла» — ещё одна его цитата, вошедшая в историю.

Рейган, как и некоторые другие выдающиеся демократические политики прошлого, был мастером того, что можно назвать политикой прямого действия — для удобства будем дальше называть ее сокращенно: ППД.

Это политика, важным элементом которой служат неожиданные шаги (хотя на самом деле они могут долго подготавливаться и быть результатом тщательного расчёта), в результате чего ситуация на политической шахматной доске резко меняется; предполагается, что в пользу инициатора этих шагов, хотя, естественно, никто не гарантирует удачи.

Немедленное заявление Уинстона Черчилля, убежденного антикоммуниста, о поддержке СССР после нападения гитлеровской империи на сталинскую, решение генерала Шарля де Голля не подчиняться приказам коллаборационистского правительства и создать «Свободную Францию» — центр сопротивления нацистской оккупации, установление администрацией президента Ричарда Никсона отношений с коммунистическим Китаем — всё это примеры эффективной ППД.

«Такая вот, понимаешь, рокировочка», — говаривал в подобных случаях Борис Ельцин, тоже использовавший политику такого рода. В начале своей президентской карьеры нередко в интересах России, в конце — скорее в своих собственных и семейных.

ППД — небезопасный инструмент, обращаться с ней следует осторожно, да и успех она гарантирует не всегда. В этом смог убедиться, скажем, Дональд Трамп.

Те внешнеполитические шаги, которые опирались в основном на его собственные представления о «дипломатии тет-а-тет» и якобы умении очаровывать диктаторов и договариваться с ними, провалились: переговоры Трампа с Владимиром Путиным и Ким Чен Ыном никаких существенных результатов не принесли и славы 45-му президенту США не снискали.

А вот неожиданное для несведущей публики, но на самом деле опиравшееся на годы дипломатической, разведывательной и экспертной работы примирение Израиля с несколькими арабскими странами, при котором Вашингтон выступил в качестве модератора, наверное, войдет в историю как высшее дипломатическое достижение администрации Трампа.

ППД с успехом применяли и применяют диктаторские режимы. Именно так «прощупывал» западные державы в середине 1930-х Адольф Гитлер, когда вначале занял демилитаризованную Рейнскую область, а потом в один день присоединил к Третьему рейху Австрию.

Поняв, что Франция и Великобритания боятся обострения ситуации и проявляют слабость, фюрер перешел к более решительным действиям, закончившимся развязыванием Второй мировой.

В этом Гитлеру помог Сталин: августовский пакт 1939 года о фактическом разделе востока Европы между двумя диктатурами, этот яркий и предельно циничный пример ППД, мог казаться тогда советскому вождю верхом политического искусства, но аукнулся ему и миллионам советских граждан спустя два года, когда вчерашний партнер Кремля начал поход на восток.

Из более свежих примеров в том же ряду — аннексия Крыма: нашествие «зелёных человечков» окончательно поссорило режим Владимира Путина с Западом, зато обеспечило ему несколько лет почивания на лаврах ура-патриотического «крымского консенсуса».

У авторитарных режимов, как известно, вообще есть одно преимущество перед демократиями, которое особенно ярко проявляется как раз в области ППД: диктатуры быстрее принимают решения.

Им не нужны парламентские согласования, общественные дебаты и прочие процедуры, благодаря которым демократия остается системой, где преобладает компромисс, то есть, согласно одному удачному определению, ситуация, когда все немного недовольны, но мало кто возмущен.

Относительная медленность демократии — это ещё и гарантия от чрезмерного «ковбойства»: если представить себе, что в 1984 году президент Рейган сошел с ума и действительно решил начать ядерную войну с Советским Союзом, то ему не удалось бы сделать это в обход Конгресса, на этот счёт есть специальный закон.

Любая ППД имеет в демократическом государстве институциональные границы, которых нет и не может быть при диктатуре, где «не надо думать — с нами тот, кто всё за нас решит».

Слабости демократии — в другом. Во-первых, у неё короткое дыхание: любая демократическая администрация или лидер действуют с оглядкой на тот срок, на который избраны (а он редко превышает 4–5 лет), и на собственные перспективы на ближайших выборах.

Во-вторых, свойственное им стремление к внутреннему компромиссу развитые демократии склонны переносить вовне. Демократические политики любят договариваться, причем порой и с теми, с кем договариваться категорически нельзя.

Вечным символом этой ошибки стал Невилл Чемберлен, размахивающий по возвращении из Мюнхена осенью 1938 года некой филькиной грамотой.

Эту бумажку, англо-германскую декларацию о мирных намерениях, он подписал с Гитлером в дополнение к соглашению, убившему Чехословакию, и самонадеянно назвал ее «миром для нашего поколения». До мировой войны оставалось 11 месяцев.

Переплетение внутренних и внешних компромиссов способно стреножить любую осмысленную внешнюю политику, а политику прямого действия исключить практически полностью.

Скажем, Германия, введя семь лет назад из-за Крыма и Донбасса вместе с другими странами ЕС санкции против Кремля, все эти годы тщательно оберегает от закрытия проект «Северный поток — 2».

Влияние пророссийского бизнес-лобби и лобби политического, связанного ещё с наследием Ostpolitik немецких социал-демократов, многолетних партнеров Ангелы Меркель по правящей коалиции, таково, что канцлер, прекрасно зная о политическом значении газопровода для России, Украины и стран Центральной Европы, отделывается отговорками о сугубо экономическом характере этого проекта.

Какова в результате российская политика Берлина? А примерно такова, как недавний визит госпожи Меркель в Москву: мягкое (и заведомо безрезультатное) заступничество за Алексея Навального, повторение слов о непризнании аннексии Крыма — и букет цветов от российского президента и обращение к нему «дорогой Владимир». Иными словами, политика бездействия, обусловленная отсутствием ясных целей и принципов.

Примерно там же, наверное, нужно искать и причины самой громкой неудачи западного мира в последнее время — беспорядочного ухода из Афганистана, поставившего под угрозу жизни тысяч афганцев, которые в последние 20 лет сотрудничали с войсками и гражданскими структурами стран НАТО.

Афганская миссия давно утратила смысл как чисто боевая операция — «Аль-Каида», по крайней мере формально, была разгромлена, но талибов победить не удалось. Однако эта миссия не стала и полномасштабным экспериментом по преобразованию афганского общества.

Как и в случае с нынешними германско-российскими отношениями, отсутствие четких целей привело к бездействию. Только, в отличие от ситуации с «Северным потоком», Афганистан слишком дорого обходился — и в жизнях, и в деньгах.

В результате решили уйти, объявив об этом решении очень заранее, но, как видим, подготовив его реализацию на мизерном уровне (то и другое — в прямом противоречии с принципами ППД).

Нельзя сказать, что никто из западных лидеров не задумывается над причинами подобных поражений и не ищет возможностей сделать так, чтобы они не повторялись.

На днях в Гамбурге на конференции с интересным названием «Новый мировой беспорядок» (Neue Weltunordnung) министр обороны ФРГ произнесла речь, в которой, в частности, отметила: — Мы должны быть честными относительно подлинной природы наших врагов и исходящих от них угроз, а также относительно цены свободы и мира в Европе. Наконец, нам нужна трезвая оценка того, какими должны быть реалистичные цели нашей внешней политики и политики в сфере безопасности, чего в этих областях мы хотим добиться и какими средствами для этого располагаем.

С этой речью есть, однако, небольшая проблема. Она прозвучала из уст Аннегрет Крамп-Карренбауэр, которую часто из-за тяжеловесного имени называют сокращенно АКК. Эта дама в конце 2018 года стала преемницей Ангелы Меркель на посту лидера правящей партии ХДС. В случае победы на предстоящих через несколько недель выборах АКК могла бы также сменить Меркель в должности главы правительства Германии.

Не случилось: из-за ряда неосторожных заявлений и внутрипартийных конфликтов пребывание Крамп-Карренбауэр в партийных лидерах оказалось недолгим. Теперь канцлерство ей не светит — возможно, отсюда и некоторая её раскрепощенность в выражениях, и язык, слегка напоминающий о политике прямого действия. Была бы АКК столь же откровенна, если бы сохраняла шансы на высший пост в ведущей стране Европы?

В любом случае путь от слов к делам, а тем более к эффективным и жестким поступкам в духе политики прямого действия, наверняка окажется непростым и долгим для любого западного лидера, который решит его пройти. Соотнести поставленные цели с имеющимися средствами и совершить правильный ход в момент, когда противник меньше всего этого ожидает, куда сложнее, чем пошутить, что «через пять минут мы начинаем бомбардировку». Рональд Рейган умел и то, и другое. Нынешние лидеры? Не уверен.