«Памятник Сталину расчленили аккуратно, но пуговицу потеряли»

В бою под Оршей он потерял ногу, но это не помешало ему стать мэром, 13 лет восстанавливать столицу, распределять жилье, разрешать конфликты. Человек-легенда Василий Шарапов отметил 100-летний юбилей.

Фото Виктора Гилицкого, «Комсомольская правда в Белоруссии»

На даче под Минском нас встречает сын Василия Шарапова Владимир. Провожая к отцу, рассказывает, что тот работал на износ, шел вперед, словно паровоз, который тянет всех за собой. Потому и стал мэром.

Я признаюсь, что не понимаю, как после ампутации ноги можно было взвалить на себя нечеловеческие нагрузки, как ежедневно превозмогать боль? Владимир Васильевич поясняет, что работа была для отца отдушиной, он уходил в нее с головой, и боль отступала. Это потом, по вечерам, мама перевязывала ему ногу, которую он в кровь стирал о протез…

Первый раз он увидел Минск в середине 30-х из кабины паровоза. Юный Василий работал помощником машиниста, колесил на поезде от Орши до Борисова.

Столица не понравилась: серая жижа под ногами, одноэтажные бараки, антисанитария. Василий умудрялся бегать с вокзала в ГУМ, который располагался на месте нынешнего КГБ, чтоб прикупить по просьбе матери дефициту. К открытию универмага собиралась толпа, в распахнутые двери наперегонки влетали покупатели.

Хватали, что попадалось под руку, выбора не было: Василий чаще маме платок или себе рубашку. А на сапоги денег уже не хватало, зимой так и ходил в стоптанных ботинках.

Еще запомнилось, что на небольшом здании железнодорожного вокзала слово «Минск» было написано на четырех языках: белорусском, польском, русском и идиш… Летом 1954 года Василия Шарапова избрали мэром белорусской столицы.

«Хрущевки были царскими палатами»

- Василий Иванович, какая тогда для вас была первоочередная, главная проблема?

- Люди, минчане. Полтора квадратных метра жилой площади на человека. Даже я не имел квартиры (смеется).

За пять лет – с 45-го по 50-й год – население Минска выросло с 80 до 270 тысяч человек. Нужно было расселить и тех, кто возвращался из эвакуации. Возникали конфликты: брошенные домики уже заняли другие люди, а тут старые хозяева. Возвращали безоговорочно – новых жильцов выселяли в бараки: стены да крыша, остальные удобства на улице.

Строили бараки пленные немцы, итальянцы. Один лагерь военнопленных располагался в доме напротив парка Челюскинцев, тогда он был еще не достроен. Второй – в Масюковщине, часть пленных держали на заводах: например, в недостроенном цехе будущего Тракторного завода. Очень сложно было…

И зря ругают хрущевки. По сравнению с тем жильем, что было в середине 50-х, хрущевки – царские палаты. Жилье строили даже из ящиков для оборудования, которые разбивали и лепили друг на друга. Получалось что-то типа конуры. Это был самострой в районе нынешнего Автозавода.

Самовольно захватившие территорию заселялись в свои времянки и тут же требовали прописку, чтобы стать на очередь на расширение жилплощади. И прописывали! Это сейчас нужно два года ходить, чтобы что-то оформить, а тогда было просто: людей надо заселить и дать работу. Вот и появлялась новая «улица», а на ней так называемые дома…

Знаете, сегодня Минск – совсем другой город. Красивый, современный.

Но есть и замечания. Я не разрешал строить в водоохранной зоне. Зеленая зона и водоемы были для всех минчан. Даже там, где сегодня «Минск-Арена», я не разрешал застраивать, хотя само здание мне нравится, современное. А сегодня от стелы на Комсомольском озере до кольцевой – все застроено домами, в том числе для чиновников, даже заправки построили...

- Читала, что после войны строителей не хватало, поэтому отовсюду в Минск свозили добровольцев, кто хоть что-то понимал в строительстве. По сути – обычных крестьян?

- Да, привезли несколько тысяч человек, но не все горели желанием. Некоторые комсомольцы-добровольцы «пад прымусам» сюда ехали, так не хотели в Минск! Привозили по разнарядке – партия велела. Деревня жила, деревня ела, а в Минске разруха, грязь, клопы…

Фото из книги Василия Шарапова «Листая жизни страницы», которая подается во всех магазинах «Белкниги»

Проспект Независимости в районе площади Якуба Коласа был весь в деревянных домах. За филармонией до сих пор растут старые послевоенные яблони…

- Василий Иванович сам в 1946 году, тогда только пришел на партийную работу, как и многие минчане, садил картошку на Боровой. Город выделил на них с мамой две борозды длиной по 200 метров, – присоединяется к разговору сын Василия Ивановича Владимир. – Но садить было нечего, картошки едва хватало на еду, поэтому дома собирали очистки, глазки – их и садили. И вырастала! Хранить картошку было негде, сыпали прямо под кровать, под стол… Дом наш – на четыре квартиры – стоял на нынешней Ульяновской, сейчас на его месте ресторан «Старое Русло».

- В конце 50-х-начале 60-х Хрущев (первый секретарь ЦК КПСС. – Ред.) сократил несколько миллионов военных, было указание расселить их в течение года, – продолжает рассказ бывший мэр Минска. – Питер, Москва и Киев были для них закрыты, а Минск – открыт.

Помню, приемный день у меня был в пятницу, только по записи принимал человек 70. Даже двоюродная сестра, которая была замужем за военным, стояла в очереди, родные знали, что поблажек не будет. Приезжали из близлежащих сел, например из деревни Уручье, требовали в Минске квартиру, которая положена по закону. Спасибо, что не стреляли (смеется). До драк не доходило, но детей мне на стол бросали: «Не даешь квартиру – и живи с ним как хочешь!..»

Когда стало совсем невмоготу, понял, что всех расселить нет возможности, я пошел к Мазурову (в те годы первый секретарь ЦК КПБ. – Ред.). Тот позвонил в Москву. В итоге в Минск запретили прописывать всех желающих, только к родным, мужьям и женам.

Мой предшественник заложил в Минске около 100 двухэтажных домов: прихожая – 1,5 метра, водопровод и туалет – на улице. Пришел новый председатель Совмина, через несколько дней после вступления в должность приехал ко мне в Мингорисполком на Карла Маркса, 18. До революции там был банк, сейчас – музей. Поговорили по рабочим вопросам. Потом он рассказал, что в ЦК ему дали трехкомнатную квартиру на Карла Маркса, ближе к реке. Но живет он с двумя дочками, женой и тещей. Нужна еще квартира.

Я говорю, что нет, все расписано. Но готовятся к сдаче те самые домики с удобствами на улице, в пригороде: около аэропорта, на Кальварии, в районе нынешнего ЦУМа. Смотреть пошла его теща, а она была женщина с характером, работала директором небольшого кирпичного завода на периферии. Посмотрела и сказала: «Я – теща председателя Совмина! – буду в таких трущобах жить, где даже туалета нет?!» И отказалась. Уже гораздо позже ей дали квартиру возле Дома офицеров, на спуске к реке…

«Я хотел соединить две площади: Привокзальную и Ленина»

- Василий Иванович, как после войны решали, что восстанавливать, а что разрушить и построить заново?

- Предлагали даже перенести столицу в другое место. Я был участником того совещания.

Сначала хотели перенести в Могилев, потом доказывали, что нужно перенести на ее историческое место – где-то по дороге, которая идет в сторону Вильнюса. Предлагали даже перенести столицу под Столбцы, за Неман. Но все это было сверхзатратно, нереально же перенести все коммуникации. ЦК партии принял решение восстанавливать на том же месте, утвердили Генплан застройки Минска.

- Были решения, с которыми вы не согласны?

- Были. Я поддержал предложение о переносе железной дороги и вокзала за пределы Минска, на восток. Это бы повысило нашу обороноспособность. В начале войны немцы разрушили железнодорожные пути и тем самым парализовали Минск. Оставлять вокзал в городе было опасно. Но в итоге инициативу о переносе не поддержали.

И еще момент. Я хотел объединить Привокзальную площадь с площадью Ленина. Эту идею предложил наш выдающийся архитектор Лангбард. Но нашлись противники, в итоге прямо между ними воткнули корпус БГУ, разделив площади. Я же видел единый университетский городок, как в Англии, в районе нынешней Национальной библиотеки. А сейчас корпуса главного вуза страны разбросаны по всей столице…

- И еще был больной вопрос по детской железной дороге, – дополняет рассказ отца Владимир Шарапов. – В лесу, по пути следования детского поезда, есть остановка, отец хотел сделать там зоопарк. Послал в Германию архитектора, тот перенял опыт, создали проект. Но Киселев (председатель Совмина БССР. – Ред. ) начинание зарубил, у него там была дача…

- Василий Иванович, в вашу бытность первым секретарем горкома проектировали первую ветку минского метро. Какие были сложности?

- Я очень хотел сделать тоннель, под метро, который соединил бы улицу Парковую (сегодня это проспект Победителей) с улицей Ленина. Тоннель выходил бы к Свислочи и решал вопрос с пробками возле нынешнего ГУМа, разгрузили бы центр. Благодаря строительству метро затраты были бы минимальными, но инициативу зарубили…

Все решалось в Москве. Под строительство метро выделяли не только деньги, но и фонды: стройматериалы, технику. Жизнь была такой: запланировали – выделили. Не выделили – значит, получишь по шее.

«Памятник Сталину расчленили аккуратно, но пуговицу потеряли»

- А по чьему звонку вы выделяли квартиру знаменитому американцу Ли Харви Освальду, позже обвиненному в убийстве Джона Кеннеди?

- Звонили из Москвы, из ЦК КПСС. Сказали, что нужно выделить хорошее жилье. Как раз заканчивали строить дом возле парка Горького, над рекой. Тогда строили сразу с отделкой, к приезду Освальда все было готово. Он же претензии мог предъявить на самом высоком уровне, а нам неприятности были не нужны (улыбается).

Когда Освальд приехал в Минск, мы с ним встречались. Нормальный он был, но у меня тогда своих забот хватало, подумаешь – американец…

Фото из книги Василия Шарапова «Листая жизни страницы», которая подается во всех магазинах «Белкниги»

- Вы не боялись в 60-е годы демонтировать в центре Минска памятник Сталину?

- Мне и начальство сказало: «Не лезь, пусть военные рушат, а ты наблюдай». Оцепили территорию от ГУМа до улицы Янки Купалы, вокруг площади (нынешняя Октябрьская. – Ред.) поставили забор.

Разрубили на части, расфасовали по ящикам: руки – отдельно, ноги – отдельно, туловище, голова. Сам постамент пришлось взрывать – так припаяли когда-то, боялись, что бронзовый 10-метровый Сталин может рухнуть. Расчленили аккуратно, единственное – потеряли одну бронзовую пуговицу с шинели вождя, а может, кто и присвоил. Народ всегда был ушлым…

Все отвезли к старому еврейскому кладбищу, на склад на Сухую. Закрыли на замок, опечатали. Когда я уходил с должности мэра, Сталин там еще лежал...

- Василий Иванович, когда вы были мэром, не думали вернуть на здание вокзала название столицы на нескольких языках, как когда-то в 30-е?

- О чем вы говорите: «Партия – наш рулевой!» – вступается за отца Владимир Шарапов. – Ему чуть не влепили выговор за дома на Востоке, за изображенные на них, как кому-то показалось, лики святых. Дома украсили огромными мозаиками исключительно с эстетической целью, но нашлись те, кто искал некую подоплеку: мол, там что-то религиозное…

«Не нравится - пиши заявление»

- Часто приходилось выполнять указания, к которым душа не лежала?

- Часто, особенно по жилищным вопросам: лезли кто как мог, со всех сторон – блат. Мое терпение лопнуло, я собрал заявления в папку – все с резолюциями разных начальников «выделить» и пошел к Мазурову. Он собрал бюро ЦК, помахал перед их носом стопкой заявлений и сказал, что пора прекращать это безобразие: «Если нужно – принимайте решение Совмина, нужно – рассмотрим каждый случай на бюро. Но чтоб этих хождений вокруг да около больше не было…»

- Сегодня многие жалуются на зарплаты, на цены в магазинах. А сколько получал мэр в середине прошлого века?

- Я получал полторы тысячи рублей. Нет, машину на эти деньги купить было нельзя, хорошо, что на еду хватало (улыбается). Мы жили с женой, двумя детьми, с моей сестрой.

Люди всегда жалуются. И тогда тоже. Нет, не мне, меня боялись. Хоть я кулаком по столу не стучал, не кричал, но вызывал к себе и спокойно говорил: «Не нравится – пиши заявление».

Разговор у меня был короткий, времени на пустую болтовню не выделял. Мне нужно было поднимать с колен разрушенный Минск, спасать людей.