«Генадзь Буравкин и в 60 писал про любовь, как в 20»

30 мая исполнился год, как не стало любимого поэта Генадзя Буравкина. Его соратник и коллега поэт Василь Зуенок знал Генадзя задорным пацаном с неуемной прытью, каким его мало кто видел. Талантливым не только в поэзии, но и в лицедействе...

– Спадар Василь, грустная дата, а смотрю на ваши совместные юношеские фото и сложно не улыбнуться. Никогда не видела спадара Генадзем таким.

– Самое главное в нашей с Генадзем студенческой юности – наш интернат и первый минский адрес: Немига, 21. Того здания уже нет, как нет и той Немиги. Сейчас там новое здание с модными торговыми павильонами.

Мы жили через улицу от Екатерининской церкви, метров 50 вбок, ее ступени смотрели в наше окно. Через него по воскресеньям мы наблюдали, как прихожане шли на службу.

Селили в наш интернат первокурсников и тех, кто провинился, это была своеобразная ссылка. Здание было не обустроено, до революции им владел купец: на втором этаже поселил семью, на первом торговал всякой всячиной.

В 1954 году мы, первокурсники, обосновались на втором этаже. На первом так и остался гастроном. Бегали в магазин по потребности.

После экзамена или стипендии потребности были более пышные, даже шикарные, – улыбается спадар Василь, поясняя, что в середине 50-х стипендия была маленькая, но и продукты недорогие. Пролетарской студенческой пищей считалась дешевая конская колбаса, ныне – деликатес.

Батон стоил 2,90, сочинили еще такую острастку для болтунов: «Ну что у тебя язык, как батон за два девяносто!» Водка стоила 4 рубля 12 копеек, коньяк – на рубль дороже.

Правда, рюмок для коньяка у нас не было. Да и для водки не было. Пили из вымытой после капусты стеклянной пол-литровой банки. Понятное дело – все из одной, передавая по кругу...

«С Генадзем жили голова к голове»

– Сдружились мы с Генадзем сразу. После месяца занятий нас отправили в деревню на картошку, поселили у знатного рассказчика – деда Ольшевского, который вечерами травил нам байки да небылицы, подливая своей самогонки. Закусывали смачно, бульбой да огурцами – дед был щедрый!

С тем самым Ольшевским

Помню, как сдали экзамен по «Мовазнаўству» уважаемому профессору Льву Шакуну. На радостях попрятали зачетки в карман и поспешили в ближайшую чайную, праздновать. Только разлили по рюмочкам – заходит Шакун. Экзамены принял и тоже решил отметить. Увидел нас: «Ну што, хлопцы, давайце разам! » Накормил котлетами, а когда наши 100 граммов закончились, налил из своего графинчика. Поднимали рюмки не только за экзамен, но и за процветание беларускай мовы…

Жизнь была веселая и счастливая. Волей случая мы с Генадзем оказались вместе, наши кровати стояли голова к голове. После переселения в новый интернат сами попросились в одну комнату, прожили вместе четыре года.

Я наблюдал, как Буравкин творил. Подсматривая, проводил удивительные для себя параллели, подмечая, что я так не могу. Лежит человек, спокойно, в руках бумажка и карандаш, что-то записывает. Я еще подумал: «Вот же талантливый! И как это у него получается?..»

При поступлении в университет Генадзь уже имел основательный поэтический фундамент. Печатался, чувствовал слово, переживал душой: «Прыязджайце да нас на Полаччыну, пахадзіце яе прасторамі!» или «Сёння я незвычайна радасны, ну не хлопец – усмешка адна! Цяплынёю 20-градуснай апаліла мяне вясна...»

Буравкин был хорош везде: и когда возглавлял Белгостелерадио, и когда уехал в США представителем Беларуси при ООН, и когда работал в «Вожыке» – в те времена журнал еще был острым. Мы следили за творчеством друг друга, по-хорошему примерялись: кто лучше? Готовили рецензии на сборники друг друга.

Однажды в интимной беседе один на один Буравкин признался мне полушепотом: «Ведаеш, Васіль, аб маёй творчасці ніхто лепш за цябе не сказаў і не напісаў…» Мне было очень радостно, я до сих пор никому об этом не рассказывал…

Генадзь Буравкин и Василь Зуенок на творческой встрече с белорусскими школьниками

– Спадар Василь, вы много лет, с 90 по 98-й годы, возглавляли Союз писателей Беларуси, почему Буравкину не дали народного?

– Ситуация поменялась, пришли новые люди. Последним народным в те времена, еще при Станиславе Шушкевиче, стал Рыгор Бородулин, мы с ним тоже дружили. Буравкин народный поэт, это ясно, но, как говорится, не судьба.

О каких званиях можно говорить, когда нас выгоняли из Дома литераторов? Потом слышал критиков: мол, слабо вы оборонялись, защищались. Это все разговорчики диванных критиков, которые и пальцем в защиту не пошевелили...

«У Буравкина очень богатый материал для песен»

–  Был у Генадзя непростой период, когда он выслушивал некие шаблонные мнения о себе. Буравкина в самом начале считали партийным поэтом, поэтом гражданского накала. Но это никогда не было главным, тем более решающим. Буравкин всегда думал о Беларуси, переживания и боль звучали в его поэтическом сердце, перечитайте его сборники.

Я радовался его стихам, его песням, шлягерам, понимая, насколько он удивительно тонкий лирик. И шаблонная критическая дымка моментально развеялась. Он и в 60 лет писал про любовь, как в 20.

У Буравкина очень богатый материал для песен, его поэзия чрезвычайно чувствительна к мелодии. Возьмите хотя бы его “Калыханку”, она на все времена…

В студенчестве все мы были в творчестве: кто-то на гитаре играл, кто-то пел. Генадзь любил срежиссировать сценку и вовлечь в нее приятелей.

Эти представления довели его до знакомства с Юлей, его будущей женой. Они встретились в студенческом театре. Ох и нелегкая у него была борьба за Юлю.

– Еще бы, спадарыня Юлия и сейчас красавица!

– И тогда была умницей, очень хорошенькой, ходила в кавалерах, как в цветах. Но Генадзь приложил все силы и таланты, в том числе стихотворный. И вышел победителем!

С любимой женой Юлией Генадзь был рядом 55 лет

Я все время чувствовал незримое присутствие друзей. Притом что по натуре я довольно замкнутый, не привык докучать, лезть в душу, мне достаточно “одной травинки, чтоб не быть одиноким”. Но я всегда чувствовал, что могу рассчитывать на поддержку.

Не сразу, но я понял, откуда это: от родной земельки, кусочек которой всегда должен быть под ногами творческого человека. Как у Генадзя Буравкина – Полоччина, а у Рыгора Бородулина – Ушаччина...

– Поэтому спадар Генадзь с ранней весны до поздней осени любил укрыться среди вековых сосен на своей даче в Крыжовке.

– Это было для него самое счастливое время. Как говорил Твардовский: “Не стойте только над душой, над ухом не дышите…”

– Жалеете, что что-то не успели ему сказать?

– Лишь о том, что не всегда проявлял эмоции, теплоту. Но я постоянно чувствовал, что Генадзь рядом, и теперь не представляю, что его нет. Кажется, что он и сейчас где-то неподалеку, может, как и прежде по весне едет в свою любимую Крыжовку...

Оцените статью

1 2 3 4 5

Средний балл 0(0)