Беседка
Ольга Зарецкая, Tatler

Эвелина Хромченко: «Пресс качаю на люстре»

«Ок, утку купили», — я не просто обрадовалась эсэмэске в ответ на предложение пообедать втроем, я возликовала. Эвелина — самый закрытый человек на свете, и на то, чтобы уговорить ее рассказать о личной жизни, ушла плюс-минус вечность.

При том что никакого секрета нет: он высок ростом, хорош собой. В ММОМА в Ермолаевском переулке у нью-йоркского художника Димитрия Семакова была четырех­этажная выставка, которую спродюсировало агентство его любимой женщины.

Обедаем у Эвелины — она живет рядом с «Пинчем», но у нее вкуснее, интереснее и теплее. Не просто тепло — жарко, потому что Димитрий через секунду закрывает открытое ею окно. «Ты простудишься!»

Чихать на тридцатипятимиллионную аудиторию «Модного приговора» Хромченко не хотела, потому обувь к зиме выставила с запасом — под комодом в гостиной я насчитала около двадцати пар ботильонов, все черные, тридцать восьмого итальянского размера. Но есть и исключения — три пары кроссовок сорок шестого. Вместе или раздельно? Если бы Димитрий жил в своем родовом гнезде в Мерзляковском переулке, тут стояла бы только одна пара обуви длиной с Эвелинины лыжи.

Утка запекается, Димитрий приносит шардоне, и начинается аккуратный, очень издалека разговор о роли некой абстрактной женщины в жизни неназванного мужчины. Не без сильных афоризмов типа «Каждая российская жена хочет спасти своего мужа от преждевременной смерти», но это не про присутствующих — речь идет о каком-то замученном офисом японце.

Эвелину с Димитрием я видела вместе три года назад в Милане — они подъехали к отелю Diana Majestic на «альфа-ромео» модели «Джульетта». И в позапрошлом году в Нью-Йорке, тогда на Эвелинино «Паркуйся прямо тут» местный житель Семаков объяснял очевидное — как устроен башмак, который за «тут» нацепят на колесо его личного транспорта. Меньше всего в тот момент он был похож на катящуюся в пропасть богему, которую нужно срочно спасать. Да, волосы собраны в хвост, но спокоен как мамонт. Или как человек, который с колыбели знал, чем будет заниматься. Дед — важный советский архитектор Иосиф Заков, художественная школа им. Серова, училище 1905 года в одно время с Дубосарским и братьями Тотибадзе.

Эвелина школьницей хотела себе именно такую биографию, но мечта сбылась с остроумным искажением — привела вместо себя мужчину. «Мама все сделала, чтобы защитить меня от карьеры художника. Она, как все нормальные люди, считала, что у них нестабильно с работой. К тому же история искусств свидетельствует, что есть и иные проблемы, связанные с повседневной жизнью людей этой специальности. А я была бы неплохим живописцем».

Потом по-простому жалуется, что мужчина может себе позволить служить музам, а у женщины для этого слишком много бытовых обязательств. И — о чудо хронометража! — ровно в этот момент возвращаются Димитрий и утка.

— Он очень красиво накладывает еду, как краски на холст. И готовит замечательно, быстро, очень чисто.

— Святой, что ли?

— Нет, не святой совсем.

Абсолютно невербальный, мыслящий образами Димитрий счел нужным прекратить этот наш анализ его творчества. Спрашивали — отвечает: «Да, конечно, у меня есть еврейские корни. Но я считаю себя гражданином мира — все эти понятия о национальности и гендерах устарели, а Россия просто немного запоздала со своим патриархатом».

На тему патриархата Эвелина всегда готова высказаться. Расставание с журналом L’Officiel, конечно, вывело эксперта моды на совершенно другую орбиту славы, но изменилась она, только когда на горизонте появился художник Семаков. Не поверите, она теперь говорит, что самое ценное мужское качество — это снисходительность! Раньше, насколько я помню, она больше ценила в мужчинах чувство юмора и умение одеваться. Модный экзамен Димитрий с первого раза не сдал.

— Эвелина, с чего у вас начался роман?

— В определенный момент, при определенных обстоятельствах мы посмотрели друг на друга иными глазами.

— А до определенных обстоятельств?

— Нас представил общий знакомый. Я тогда начала открывать для себя нью-йоркскую арт-тусовку — познакомилась с художником Дональдом Салтаном, фотографом Игорем Вишняковым, который потом вернулся в Москву и женился на Саше Пивоваровой.

— Нет, давай про Димитрия.

— Он был громкий. Дискомфортный. Высокий и очень активный в волеизъявлении. К тому же в тот момент ему очень нравился r’n’b-стиль в одежде, что я терпеть не могу.

— Такие большие спортивные кофты?

— Не очень спортивные, но большие. Хорошо хоть не блестели, но и без них было достаточно громкости. Брюки какие-то ниже плинтуса. Но мы все равно общались, когда я приезжала.

Однажды зашла в студию, где Димитрий собирал друзей-дизайнеров ­порисовать, чтобы у них руки не отвыкали. Смотрю — а он сменил джинсы на человеческие. Они у нас до сих пор хранятся — эти джинсы.

— А вот тут можно немножко сменить тему, — предлагает­ Димит­рий. — Я хочу вам рассказать про Москву, для меня Москва — это очень важный город. Давайте я вам кофейку горячего налью?

Намек понят, и Эвелина заводит разговор о галерее «Стикс», которая у Димитрия в девяностые была на Фрунзенской набережной. Про его галерею Pegasus в Нью-Йорке. Про то, что он открыл ей волшебный мир digital, объяснил пользу Facebook, Twitter, Instagram, и теперь в каждом из них у нее по полмиллиона подписчиков. Про то, как научил ее торговаться с антикварами и покупать столовое серебро и тарелки XVII века на парижском аукционе Drouot. И что он помогает ей со съемками для ее сайта evelinakhromchenko.com и ездит на все Недели моды.

Кто видел, тот знает — Эвелина возит с собой на показы два чемодана с туалетами и еще один со всякой техникой. Технику носит Димитрий. Почему? «Потому что это его тема» и «Потому что я могу помять платье».

— Вы дружите?

— Так мы начали с дружбы, зачем же вдруг будем менять свои взаимоотношения? Помогаем друг другу, говорим об искусстве, спорим о кино. Ну и сплетничаем, конечно.

— Он сноб?

— Если кто-то из нас двоих сноб, то это я. Не то чтобы упираюсь рогом в это качество, но внутри нашего профессионального круга свои гамбургские счеты. И тут я вполне могу себе позволить посмотреть сверху вниз. Дима тоже мог бы, но не смотрит. Вот, гляди, я намалевала паттерны — будь он снобом, разве оценил бы?

На столе рядом с кузнецовским фарфором и богемскими бокалами уранового стекла вырастают чашки с принтом из сердечек, бриллиантов, круассанов, туфелек и — кто бы сомневался — очков. Все это она рисовала на распечатках сценариев «Модного приговора» — пока Васильев говорит в камеру, у Эвелины есть минута на творчество.

Из кухни-убежища возвращается Димитрий с деликатным намерением выжить меня наконец из квартиры, и Эвелина резко меняет тональность:

— А этот вот, с сумочками, замечательный, я его тонким фломастером нарисовала. Сладкий получился, правда?

— Как ты там, Эвелина, себя чувствуешь? Ничего лишнего не рассказала?

— А что рассказывать? Вот очочки мои...

— Димитрий, как вам московская арт-публика?

— Не вижу особой разницы — что в Москве, что в Нью-Йорке, что в Париже.

— Не скажите, в Нью-Йорке всем рулят матерые лесбиянки.

— Всем рулят профессионалы.

Он непрошибаем, его ничто не раздражает. Он даже за глаза не позволит себе фразы «эта дура, которую у вас в Москве считают искусствоведом», а те, кто подходит под такое описание, от него просто в восторге — Димитрий умеет делать комплименты. Только вряд ли этим он заинтересовал Эвелину Хромченко.

«Ну да, действительно, мне трудно навешать лапшу на уши. Я редактирую текст, который слышу». И снимки свои отбирает пристрастно, но в последнее время расслабилась — потому что начиная с утренней картинки без очков в постели во время Art Basel Miami, которая год назад развлекла весь Instagram, Эвелину фотографирует Димитрий Семаков, человек с художественным образованием. Она довольна: «У нас жанр «а в чем вы сегодня?» воплощается не в лифтолуках. Я из тех счастливых женщин, которые делают мало селфи».

— А еще Димитрию не нравится, как дублируют американские фильмы, — заметьте, не я первая завела эту тему, но шоу насладилась сполна.

— Почему мне должно нравиться, когда герой, мне знакомый, вдруг начинает говорить странным русским голосом?

— Димитрий, а вы смотрели «Дьявол носит Prada»?

— Дима, ты смотрел с переводом?

Мы загнали его в угол:

— Ну, здесь исключение, потому что голос Эвелины мне приятен и знаком.

— Ты можешь сварить кофе? Пожалуйста.

— А что, у тебя не получилось?

— Не получилось, он какой-то жидкий.

Димитрий покидает сцену, и можно спросить про развод с президентом Mercedes-Benz Fashion Week Russia Александром Шумским, который де-факто состоялся гораздо раньше, чем о нем было объявлено, и про девятнадцатилетнего сына Артемия, который уехал в Чикаго учиться в университете. И про отношения Артемия с Димитрием.

— Твои мужчины дружат?

— Чего им не дружить-то, большое видится на расстоянии. Жизнь и без того сложная штука, не хватало еще придумывать дополнительные трудности. Артемий уже большой, недавно мне девушку свою представил — прелестная, естественная, в очень правильном платье, и туфли Valentino в тон. Ниной зовут, студентка МГИМО.

У Димитрия своих детей нет, но делать из темы проблему в этом доме не собираются — Эвелина, несмотря на шардоне, вдруг опять включает телеголос и начинает объяснять, как надо тискать маленьких детей. Сама она когда-то была круглощеким ангелом с бантиками и настрадалась от того, что взрослые тискали ее совершенно неправильно. Димитрий кивает:

— Ты будешь еще вино? Или уже всю правду рассказала?

— Какую из них?

Мы посидели еще немножко, по очереди попробовали произнести слово «реципиенты», чтобы убедиться, что у Эвелины все равно получается лучше, и Димитрий, выдав нам на прощание бельгийские шоколадные конфеты, уходит к себе в Мерзляковский — приехала мама из Брюсселя, ее надо развлекать.

— Кто его родители?

— Папа — программист, мама путешествует.

Дело к ночи. Эвелина надевает белые кеды COS на босу ногу и идет меня провожать, а заодно вызволять подругу — ювелир Алена Горчакова сидела в «Пинче», отражая атаки восхищенных ею офицеров-спецназовцев, а теперь просит у Эвелины убежища. На прощание меня предупреждают, что все сказанное — приватно и не для печати.

— Ладно, я сама придумаю про тебя какую-нибудь чушь. Напишу, что ты качаешься на люстре.

— Качаюсь, качаюсь! Пресс качаю на люстре. Так и напиши.

Оцените статью

1 2 3 4 5

Средний балл 0(0)