Эмигрант из 90-х: «Сейчас ситуация совершенно другая — всем уже виден свет в конце тоннеля»

— Я поразился тому, сколько людей собирал Лукашенко во время предвыборной кампании 1994 года. А потом люди смолчали, когда он изменил Конституцию, когда отменил наш герб и флаг. Дальше — больше, закрыли белорусские классы и школы, запретили всяческую агитацию, — вспоминает сегодня собеседник.

В начале 90-х годов он работал старшим тренером в школе Олимпийского резерва по волейболу, жена преподавала в школе, дети учились в гимназии, у семьи была трехкомнатная квартира в Гродно, друзья и налаженная, по меркам Беларуси, жизнь.

Однако в 1998 году Владимир вместе с супругой приняли тяжелое решение навсегда покинуть родину.

Как все смолчали

— С начала 90-х я состоял в БНФ, во время выборов 1994 года был членом инициативной группы Позняка. Он приезжал к нам встречаться с людьми, и я с ним общался, — вспоминает Владимир Медведев. — Сразу скажу, нынешних взглядов и убеждений Позняка я не разделяю. Люди меняются. Думаю, на него сильное влияние оказала длительная эмиграция.

Те первые выборы в независимой Беларуси собеседник «Салiдарнасцi» считает самыми демократичными.

— Я, как член инициативной группы, собирал подписи в Гродно. А Гродно на тот момент был достаточно  прогрессивным городом. Но даже в нем я заметил, какое большое количество людей купились на популистские лозунги Лукашенко.

Я ходил по квартирам, мы собирали и пикеты по 150-200 человек, пытались объяснять, но люди не реагировали. Те, кто попроще, даже радовались: понастроили тут коттеджей, а Лукашенко станет президентом, все заберет у них и раздаст всем. Мы говорили, что такое в истории уже было, и ничего хорошего из этого не вышло. Но это не воспринимали.

Особенно тяжело было разговаривать с сельскими жителями. Интеллигенция — учителя, врачи, инженеры (программистов тогда почти не было), — они его не поддерживали, смеялись, ругали, но дальше этого не шло, никто протестовать не хотел.

Многие успокаивали себя тем, что, мол, он свой, из народа, и не важно, какое у него образование, у него сильная команда. В то время у него действительно в команде были Гончар, Лебедько, Федута, — говорит собеседник.

С сожалением он замечает, что все его попытки быть услышанным оказались тщетными. Несмотря на это, Владимир вместе с женой еще несколько лет пытались достучаться до людей и найти единомышленников.

— Когда произошел «теракт» с выстрелами по машине и Лукашенко приехал в Гродно, я увидел, как работает подобный пиар. Поразился, сколько людей собралось на площади на ту встречу. И тогда понял, что его выберут… А после выборов ситуация только ухудшалась.

Когда он объявил референдумы, мы снова ходили к людям, собирали пикеты, делали листовки. Тогда уже нельзя было агитировать, но мы все равно пытались объяснить, что совершается роковая ошибка. Однако все смолчали, когда отменили наш герб и флаг, изменили Конституцию. Дальше — больше.

Наши дети учились в белорусской школе, я по совместительству выкладаў заняткі па фізкультуры ў садку на белорускай мове. Было даже такое. Потом все закрыли — и белорусские школы, и группы в детских садах.

Владимир с детьми за год до отъезда из Беларуси

Мы продолжали ходить под БЧБ-флагами и продолжали собирать людей. Милиция к нам подходила и просила разойтись, но никого в то время не забирали.

Надо сказать, что и милиция тогда была другая. Те милиционеры уже давно либо ушли по выслуге, либо уволились. Система создавалась годами, методично вымывая порядочных людей. Не зря же Лукашенко приводил в пример нацистскую Германию. Он действовал абсолютно по образу и подобию: укреплял силовые структуры, разогнал парламент и т.д.

Я не понимал, как можно всего этого не видеть! Но больше всего вводило в уныние то, что никого ничего не смущало.  Даже мой родной брат, который был предпринимателем, говорил, что все хорошо, нечего зря заводить народ, — говорит Владимир.

Его брату понадобится еще несколько лет, чтобы кардинально изменить свое мнение. Сам Владимир уже тогда четко отмечал тревожные сигналы.

— Меня очень сильно затронула смерть Карпенко, потому что я его знал лично. Это был здоровый, спортивный человек — и вдруг умер…

Я еще попробовал баллотироваться кандидатом в депутаты в местные советы. Но тогда проводилась очень жесткая пропаганда, и как только люди видели БЧБ и слышали про БНФ, на нас набрасывались с обвинениями в том, что мы хотим союз с Польшей и почему-то ввести обязательным даже не белорусский, а польский язык. Конечно, это было неправдой, но нас никто не слышал.

В конце-концов, мой отец, который пережил 1937 год, увидев, как мы ходим с флагами, сказал, что нам надо уезжать, иначе может случиться что-то плохое, — вспоминает собеседник.

В 1998 году семья Медведевых эмигрировала в Германию.

Глаза у людей открывались постепенно

— Уезжать из Беларуси было тяжело, нам было уже под 40 лет. Но мы сделали это не столько ради себя, сколько ради детей.

Перед отъездом нас заставили подписать бумаги и отказаться от белорусской пенсии, несмотря на 20-летний стаж. Это нонсенс даже для россиян и украинцев, которых я встречал.  

Мой брат уже, к сожалению, умер, но он поменял свои взгляды на 180 градусов, когда в Полоцке, где он жил, закрыли все коммерческие ларьки, предпринимателей стали душить налогами, проверками, у самых успешных стали забирать бизнес, в общем, когда коснулось лично его.

Со временем 80% из тех, кто когда-то доказывал мне, что ничего страшного не происходит, признали, что я был прав. Помню, как в 2005-м был в Беларуси и ехал на такси. Таксист сказал тогда, что бандитов действительно не стало, однако существенно ничего не изменилось, потому что раньше они «за крышу» платили бандитам, а теперь — силовикам.

Глаза у людей открывались постепенно: кто-то все понял в 2006 году, кто-то в 2010-м, для кого-то переломным стал теракт в метро, — размышляет собеседник.

Однажды он привозил на свою родину немецких друзей.

— В начале 2000-х наши немецкие друзья попросили организовать для них поездку в Беларусь. Я отвез их в Гродно, мы даже побыли на соревнованиях с участием моей последней команды. Немцы тогда собрали деньги и закупили много спортинвентаря, который подарили местной спортивной школе. Та поездка им очень понравилась.

После нашего отъезда я узнал, что моего приятеля, с которым мы встречались, вызвали в КГБ. Его спрашивали о том, почему я уехал, чем занимаюсь, знает ли он, что я состоял в БНФ. Спрашивали, о чем мы с ним говорили, какие у меня цели и почему я привез немцев…

Сейчас белорусские диаспоры у нас в Германии очень много делают для того, чтобы донести до всех правду и, надо сказать, что немцы хорошо знают о событиях в Беларуси. Все смотрят DW. Интересно, что после посадки самолета с Протасевичем, белорусам, которые переехали недавно, стали быстрее давать вид на жительство, — рассказывает Владимир.   

Не исключаю, что нынешние эмигранты вернутся

Семья Медведевых спустя год эмиграции

Он признается, что сразу после переезда было тяжело: морально и физически.  

— Мы приехали абсолютно без языка, только дети в гимназии изучали. Я начинал работать тренером бесплатно, чтобы получить рекомендации. Язык изучал самостоятельно по 8 часов в сутки. Потом стал тренировать разные команды из местной лиги, работал преподавателем в гимназии.

У жены было образование инженера-робототехника. Здесь она выучилась на программиста. Дети быстро освоились, у обоих прекрасное образование, дочь работает во Франкфурте в группе управления большим банком, сын —инженер в руководстве строительной компании. У обоих есть семьи, дети, дома.

Я в 60-лет получил еще одно высшее образование без отрыва от работы и сейчас работаю директором небольшого детского дома.

— Теперь много белорусов уезжают, уверенные в том, что обязательно вернутся. Через какое время проходят эти ощущения ностальгии и грусти по родине?

— Я не исключаю того, что они действительно вернутся. У моей семьи с нынешними мигрантами разные ситуации. Когда мы выезжали, Лукашенко было 42 года и процентов 70 населения его реально либо поддерживали, либо им было все равно. У нас шансов дождаться перемен практически не было.

Сейчас ситуация совершенно другая. Всем уже виден свет в конце этого тоннеля.