Диктатуры похожи на финансовые пирамиды

Порой требуется всего несколько минут, чтобы власть, которая еще мгновение назад была абсолютной, рухнула, испарилась в мгновение ока. Только что неограниченный правитель, а теперь политический беглец: именно это произошло с Николае Чаушеску.

Когда 21 декабря 1989 года коммунистический диктатор Румынии вышел на балкон штаб-квартиры партии на Дворцовой площади Бухареста, сначала казалось, что все идет как обычно. Более 100 000 человек вышли на демонстрацию с транспарантами и портретами правителя, чтобы поаплодировать речи Чаушеску.

В самом начале все шло по плану, но внезапно толпа стала недовольна. Диктатор выглядел ошеломленным и продолжал кричать в микрофон «Алло, алло», в то время как его жена Елена просила людей вести себя тише.

Но это не помогло. Толпа поднялась с криками против диктатора, и государственное телевидение было вынуждено отменить прямую трансляцию.

Это стало сигналом к началу румынской революции. Люди по всей стране начали протестовать и срывать портреты Чаушеску со стен. На следующий день армия встала на сторону демонстрантов, Николае и Елена Чаушеску бежали на вертолете, но были пойманы и арестованы 25 декабря, через четыре дня после выступления на бухарестском балконе он был приговорен к смертной казни в ходе суммарного судебного процесса и расстрелян.

Стремительный упадок власти Чаушеску – лишь один пример из многих. Когда в октябре 2011 года ливийский правитель Муаммар Каддафи был захвачен повстанцами, он, которого до этого почитали как «короля королей Африки», буквально не мог понять, что происходит. По сообщениям, он кричал: «Что это такое? Что это, мои сыновья? Что вы делаете?»

Башар Асад, должно быть, чувствовал то же самое.

С начала гражданской войны в Сирии более 13 лет назад диктатор удерживал власть и недавно даже, казалось, вновь закрепился на международной арене. Но в течение нескольких дней антиасадовская коалиция во главе с ополчением HTS продвинулась вперед так быстро, что диктатор оказался в бегах, а его режим ушел в историю.

Проблема наблюдателя

Одно можно сказать точно: такие резкие потери власти никогда не происходят из ниоткуда. После падения Берлинской стены и последовавших за этим политических центробежных сил в Восточном блоке Чаушеску уже был в плохом состоянии перед своей речью. Десятилетия террора со стороны секретных служб и экономика дефицита породили гнев, который внезапно вырвался наружу.

Режим Каддафи боролся не только с внутренними повстанцами, но и с их косвенными сторонниками из НАТО. Асад же в последние годы контролировал лишь часть Сирии и в военной поддержке почти полностью зависел от своих покровителей в Тегеране и Москве.

И все же тот факт, что диктаторская власть так часто исчезает в течение очень короткого времени, а условия революционизируются, по-прежнему нуждается в объяснении. Хотя бы потому, что обычно падение власти удивляет не только самих диктаторов, но и большинство профессиональных наблюдателей: журналистов, политиков, сотрудников спецслужб. Никто не ожидал, что Асад падет так быстро. Видимо, даже его ближайшие союзники.

Во внутренней записке иранских Стражей революции, с которой удалось ознакомиться New York Times, говорится, что ситуация в Сирии «невероятная и странная» и что кажется, будто режим в Тегеране смирился с падением Асада и смирился сам.

Существует два основных объяснения столь внезапного краха власти. Первое связано не столько с самими режимами, сколько с нами, наблюдателями. Потому что мы склонны объяснять современную историю с помощью четких причинно-следственных цепочек.

Согласно девизу: раз случилось А, значит, должно было случиться и Б. Поэтому, если мы не можем заранее определить четкое «А», четкую причину для следствия «Б», падения Асада, мы удивляемся. Но реальность зачастую гораздо сложнее. Более того, иногда одни и те же причины могут объяснять как событие, так и его отсутствие.

Философ Жак Рансьер объяснил это в 2019 году в связи с протестами «желтых жилетов» во Франции. Тот факт, что демонстранты громко протестовали против высоких цен на бензин и запущенности инфраструктуры, в СМИ часто оправдывался тем, что жители сельских регионов чувствовали себя брошенными: зарплаты и пенсии слишком низкие, социальное неравенство слишком велико, доверие к политике утрачено.

Возможно, все это так, но, как отмечает Рансьер, те же аргументы можно было бы использовать и для объяснения отсутствия подобных протестов в прошлом: люди не выходили на улицы именно потому, что больше не ждали ничего от политики, потому что устали и измучились, и им хватает дел, чтобы зарабатывать на жизнь.

Власть становится вопросом веры

Это можно отнести и к мировой исторической сцене. Тот факт, что в 1989 году румыны жили в тоталитарном государстве и не имели свободы слова, в ретроспективе может быть назван как причиной, по которой режим не пал раньше, так и объяснением того, почему он в конце концов пал.

Аналогичная ситуация наблюдается и в случае с Асадом. Тот факт, что он оставался у власти, несмотря на годы гражданской войны, можно объяснить тем, что его правление опиралось на поддержку Ирана и России.

Теперь это становится ключевым объяснением того, почему режим рухнул в считанные дни. В условиях, когда ресурсы Ирана сократились из-за конфликта с Израилем, а поддержка России уменьшилась из-за войны в Украине, Асад был обречен не в последнюю очередь из-за зависимости от внешних сил, которые ранее его поддерживали.

Одним словом, исторические события иногда кажутся нам такими удивительными, потому что причины, лежащие в их основе, ранее объясняли их отсутствие.

Власть как отношения

Вторая причина внезапного краха связана с природой власти. Ее часто воспринимают как благо, которое можно накапливать.

Мао однажды сказал, что власть исходит из дула пистолета, так что большая власть исходит от большого количества оружия. В какой-то степени это может быть правдой в конце концов, мощная армия часто является центральным ресурсом власти. Однако люди склонны забывать, что власть по сути своей реляционна: власть – это социальные отношения.

Люди обладают властью, потому что другие люди предоставляют им эту власть – принудительно или добровольно.

Чтобы солдаты не применяли оружие против правительства в сомнительных случаях, а граждане подчинялись закону, они должны признавать власть правительства. В демократических странах такое признание возможно благодаря тому, что правительство избирается только на определенный срок, в ходе прозрачного и справедливого процесса. Таким образом, каждый может понять, что у власти находится парламентское большинство, и через несколько лет его могут снова избрать.

В автократиях ситуация совершенно иная. Здесь граждане и солдаты обычно подчиняются, потому что власть основана на коррупции, запугивании и насилии.

Однако это превращает власть в просто вопрос веры. В конце концов, люди в автократических государствах никогда не знают, какова на самом деле поддержка диктатора, можно только догадываться и интерпретировать знаки.

Именно поэтому, как отмечает политолог Марсель Дирсус в своей недавно вышедшей книге «Как падают тираны. И как выживают нации», диктаторы делают так много, чтобы подкрепить свою власть абсурдными инсценировками. Массовые митинги в поддержку режима и явно подтасованные выборы, по крайней мере, призваны создать иллюзию широкой поддержки.

Инфекционное сомнение

Населению даже не нужно воспринимать эту иллюзию всерьез. Даже если большинство знает, что выборы фальсифицированы, а массовые митинги вынужденные, они все равно выполняют свою задачу: сеют недоверие. Ведь никогда не знаешь, может быть, твой сосед всерьез поддерживает режим и может сдать тебя тайной полиции.

В этом смысле признание авторитарного режима – это вопрос веры второго порядка: вы можете сами не верить в этот режим, но вы верите, что другие могут в него верить. И именно поэтому люди не осмеливаются протестовать или сопротивляться.

Это еще одна причина, по которой стабильность автократических систем так трудно оценить извне – потому что зачастую ее трудно оценить даже изнутри.

Но в то же время именно по этой причине диктатуры могут рухнуть, как схемы Понци. Как только вера в систему дает трещину, сомнения могут распространиться как лесной пожар.

Правление Чаушеску рухнуло, потому что первые проявления недовольства во время его выступления имели заразительный эффект и разрушили веру в лояльность соседей к системе.

Сирийское ополчение HTS, очевидно, также смогло так быстро продвинуться вперед, потому что войска Асада бежали или сложили оружие.

Солидарности не бывает

Как правило, диктаторы уже не могут остановить такой пожар сопротивления. У автократий почти нет инструментов для продуктивной борьбы с инакомыслием. В отличие от демократии, они вряд ли могут предложить недовольным больше возможностей для совместного определения, не упраздняя при этом самих себя.

Кроме того, авторитарному мышлению просто не хватает чувства правления, не основанного на насилии и контроле: солидарности или благодарности, всех других причин, по которым в авторитарном представлении о человечестве люди просто не следуют за другими людьми.

Автократические формы правления не знают ни взаимного доверия, ни совместного определения, ни инструментов для исправления ошибок.

Именно поэтому они могут казаться всемогущими в один момент, но рухнуть в следующий. Власть в них может быть определена только тавтологически: вы обладаете властью до тех пор, пока не перестанете ею обладать.