Бывшая сотрудница «Белавиа»: «В Жодинском ИВС нас называли проститутками и террористами»

Все фото из личного архива

В интервью «Салідарнасці» она рассказала, как провела девять часов в гараже Ленинского РУВД, о сутках в Жодино и на Окрестина и о том, что думают о происходящем в стране ее односельчане.

– После выборов на мосту по брестской трассе, которая проходит прямо к нашей деревне Мацевичи, вешали бело-красно-белые флаги и ленточки. Все снопы сена по дороге были разрисованы БЧБ, – улыбается, вспоминая, Надежда.

В первый раз ее задержали 18 октября вместе с шестерыми друзьями. Ребята собирались на Партизанский марш. Но принять участие в акции им не удалось: компанию взяли на Тростенецкой и отвезли в Ленинский РУВД. Девять часов Надежда и другие задержанные провели в гараже, стоя лицом к стене.

— В гараж периодически приезжал ОМОН и бил ребят, которые были помечены красной краской. Орали: «Чего вам не хватает?» Били их головой о металлический забор.

У меня были влажные салфетки, я передала их ребятам, у которых на руках были красные метки. У одного получилось стереть, у второго – нет.

Сотрудник, который составлял протоколы прямо в гараже, был более-менее адекватный. Не оскорблял. Когда у него зазвонил телефон, он сказал: «Я буду сегодня поздно, потому что невероятных оформляю».

У одной девушки (всего в гараже находилось человек 25) была повреждена рука — то ли вывих, то ли перелом. Врача ей не вызвали даже в Жодино, куда нас доставили после оформления. Просто замотали руку шарфом, чтобы она не двигалась.

В жодинском ИВС я получила дубинкой по почкам. Мы шли по коридору. Первый конвоир задал темп, все за ним следовали вприпрыжку, а там катакомбы, я споткнулась, чуть не упала и достала руки из-за спины — за это мне тут же прилетело…

В ИВС все сотрудники разговаривали матом, замахиваясь дубинкой. Оскорбляли. Называли нас проститутками и террористами. 

Двое суток, которые я провела в изоляторе, общение было на таком уровне, и только когда вызывали на допрос, я услышала: «Здравствуйте! Я следователь из Борисова. Не переживайте, я вас бить не буду».

Надежда вспоминает условия в ИВС:

— Не было отопления, специально открыли окно. В камере я поняла, как люди замерзают в снегу. Было ужасно холодно. Не дали ничего: ни матрас, ни одеяло.

Стол был самым теплым местом. Когда я на него ложилась, и это видели конвоиры, они били ногами по двери, угрожали, кричали, чтобы слезла со стола. Когда я нажала на кнопку и попросила закрыть окно, посыпались мат, угрозы.

Сначала в четырехместной камере было девять девушек, на следующее утро я осталась одна. Суд состоялся 20 октября. Мне дали штраф — 20 базовых.

По словам Надежды, в делах всех ее друзей был один свидетель — засекреченный силовик, который заявил на суде, что они шли в толпе и выкрикивали лозунги. У четверых из компании в протоколах были указаны разные места задержания, но одно и то же время.

В конце ноября Надежда и ее коллеги — сотрудники «Белавиа» и Национального аэропорта «Минск» — записали видеообращение, в котором заявили: «Мы не наркоманы, не алкоголики и не польская фальшивка. Мы — граждане Беларуси и хотим жить в свободном и правовом государстве, в котором соблюдаются закон и права человека, где проводятся равноправная предвыборная кампания и честные прозрачные выборы».

Они поддержали белорусов, которых уволили за их гражданскую позицию, и осудили задержания медиков и пенсионеров.

«Хотим в здании нашего аэровокзала встречать гостей, а не провожать соотечественников, вынужденных покидать пределы нашей страны, опасаясь за свою жизнь только потому, что высказывали свою точку зрения. Мы видим будущее нашей страны без репрессий, преследований, политических заключенных», — заявили сотрудники «Белавиа» и аэропорта Минск.

— С моим другом на сутках находился мужчина, который голосовал за Лукашенко. Он приехал из региона в Минск, хотел снять на фото, что ничего не происходит. Его задержали, побили. Так мужчина поменял свои взгляды на происходящее в стране, — говорит Надежда.

После того, как видео появилось в сети, с каждым из двенадцати человек, которые высказались в обращении, провели идеологическую беседу.

— В аэропорт приехали начальник отдела кадров «Белавиа» и заместитель генерального директора по идеологическим вопросам. Кроме них на встрече присутствовали несколько моих руководителей.

Спрашивали, почему вы записали обращение в форме «Белавиа». Я пояснила, что без формы мы безликие. Говорю, потому что в октябре меня называли проституткой в Жодино. Был момент, когда у меня потекли слезы от воспоминаний о пережитом в ИВС.

Сказала: это видеообращение должны были записывать вы как руководители. У нас много сотрудников пострадали в августе-сентябре. Они просто возвращались с работы и не участвовали в акциях.

Рабочий транспорт проходит через станции метро «Могилевская» и «Уручье». Автобус останавливается, метро закрыто, люди идут пешком. Тогда хватали всех без разбора. Женщины, которым за 60 лет, убегали от ОМОНа, и не всем удалось унести ноги.

Мне сказали: вы работаете на госпредприятии, вы же понимаете, у кого большая часть акций, на что вы вообще рассчитывали?

Был и такой аргумент: мы платим вам зарплату. Я парировала, что деньги мне не дают просто так, я работаю.

Еще ссылались на то, что многим сейчас зарплату задерживают, а мне даже дали 13-ю. Я не выдержала и сказала, что это плевок в лицо — 13-я зарплата в сумме 400 рублей.

На прощание начальник отдела кадров сказал: не хочу встретить вас через год, и чтобы вы меня ненавидели. Заместитель генерального директора по идеологии добавил, что, может быть, если бы он был в моем возрасте, поступил бы точно так же, но не уверен.

События развивались стремительно: через день Надежду вызвали в офис «Белавиа» к начальнику наземного комплекса и предложили два варианта: либо она дорабатывает до окончания контракта в январе 2021-го и на это время переходит на работу в офис, либо пишет заявление по соглашению сторон.

Надежда взяла паузу, чтобы подумать.

— У меня забрали пропуск с формулировкой «в целях безопасности аэропорта» (Надежда работала инспектором группы розыска багажа — прим. «С»). Через день его вернули — у меня была рабочая смена.

В итоге Надежда написала заявление об увольнении по соглашению сторон.

— В заявлении указала, что прошу уволить меня в связи с тем, что мои моральные принципы, а также понятие честности и справедливости не соответствуют идеологическим нормам авиакомпании.

Отмечу, что гендиректор «Белавиа» Гусаров в моей истории ни при чем. С начала сентября он находился на лечении и, скорее всего, не знал, что происходит.

4 декабря Надежду уволили, а спустя несколько недель она узнала, что на нее и ее коллег, записавших видеообращение, завели административное дело по статье 23.34.

— На тот момент еще одного сотрудника попросили с работы, у двоих забрали пропуска. Сделали временные. Сказали, что уволят всех, но не одним махом, чтобы не было так резонансно.

24 декабря к Надежде домой в Мацевичи приехали сотрудники милиции аэропорта и забрали ее на допрос.

— У нас был интересный разговор с одним сотрудником органов. Он, как и многие другие его коллеги, спрашивал: мол, чего вам не хватает, в «Белавиа» хорошая зарплата. По его словам, некоторые опера получают 700 рублей, начальство по 2000.

Вот я, говорит, обычный могилевский парень, в свое время приехал в Минск с одной зубной щеткой, а теперь у меня трехкомнатная квартира. Я уточнила: так она же у вас льготная. Он подтвердил. Спросила: а почему льгот нет у остальных служб?

Сотрудник, который вез меня с допроса домой, говорил, что думал, протестующие с камнями выходят. Мне показалось, он не читает новости, а слушает то, что говорят ему на работе. Извинялся передо мной и спрашивал про курсы, как можно пойти переобучиться…

Мы понимали, что нам дадут сутки. Так и случилось. 11 января судили моего коллегу, его арестовали. На следующий день на суд я пришла с вещами. Судья Александр Руденко вынес решение: 15 суток.

Надежду отправили в ИВС на Окрестина.

— Мне повезло: пропустили с сумкой, в которой были теплая одежда для себя и соседок, средства гигиены. В первый вечер мы играли в покер — сделали кости из хлеба. Я выигрывала и говорила: сегодня мой день. А потом вспомнила, что мне присудили 15 суток...

У меня не было ни матраса, ни подушки, ни одеяла, но спали по двое, поэтому было нормально. Жестко не обращались. Были обыски, бросали одежду на пол, поломали хлебные кости.

Моими соседками по камере были: 66-летняя женщина, которая собиралась снять видео танцевального флешмоба (снег с веток не успела стрясти и получила 15 суток), четыре девушки, которые катались на горке, а по дороге домой решили сфотографироваться с флагом (Тут же подъехал бусик, их забрали с салазками. Им дали по 15 суток, одну судья «пожалел», дал 14, потому что у нее сахарный диабет) и женщина без определенного места жительства.

14 января Надежду перевезли в Жодинский ИВС. Она была удивлена, когда встретила там сотрудников, которые в октябре разговаривали матом и угрожали задержанным. На этот раз они вели себя корректно и даже интересовались у арестантов, есть ли у них жалобы на здоровье и какие-либо вопросы.

— Было включено отопление. В десятиместной камере нас было восемь человек: шестеро — по народной статье 23.34, двое — по бытовым. На протяжении недели нас водили в душ через день и на прогулки каждый день.

На следующей неделе мы только один раз попали в душ и на прогулку. Но это не страшно, потому что я знаю случаи, когда за 15 суток ни одной прогулки и душа не было.

Свет также не выключался круглые сутки. На питание пожаловаться не могу, потому что я непривередлива. Ни одного письма, которое мне отправляли, я не получила.

После нашего поступления привезли четырех девушек, трое из них проходили по статье 23.34. На Окрестина они поменяли девять камер. Одна не могла разговаривать — приходила в себя после холода в камере с выбитым окном.

Иногда слышали, как выводят на коридор ребят и бьют. Спрашивали при этом: будут еще жалобы на здоровье?

Свое будущее Надежда видит в новой сфере. Ее заявку одобрил фонд BYSOL, созданный для оказания помощи и поддержки тем, кто лишился работы по политическим причинам. Девушка занимается английским и собирается на курсы для разработчиков программного обеспечения (в прошлом она получала эту специальность).

Надежда верит в то, что перемены в нашей стране неизбежны.

— У нас сильный народ. Репрессии еще больше его объединяют. Люди, которые попадают на сутки по бытовым статьям и отбывают наказание с «политическими», резко меняют свои взгляды.

А еще конвоиры мне рассказывали, что многих сотрудников органов задерживали, а потом уже в РУВД разбирались, что это свои.

Сейчас такое время, когда даже дворовый кот не может оставаться вне политики…

В день президентских выборов в спорткомплексе «Стайки», где я голосовала, все, кого мы встречали, были в белых одеждах, с белыми браслетами и складывали бюллетени гармошкой.

Уже после выборов я пошла знакомиться с жителями деревни (переехала туда в июне), чтобы решить вопрос по асфальтированию дороги и транспорту.

Среди них я встретила только одного человека, который признался, что голосовал за Лукашенко. Мама троих детей сказала: я же не знала, что потом такая жесть будет твориться. Она на баррикады не собирается, говорит, пока меня не коснулось, моя хата с краю.

Надежда вспоминает: когда у нее после задержания в октябре проводили обыск дома в Мацевичах, пригласили соседей в качестве понятых:

— Один в возрасте. Мне было неудобно перед ним, думала, что он других взглядов. Вечером он зашел поддержать меня, извинялся, что это их поколение виновато в происходящем, говорил, что мы прорвемся. Меня тронуло, когда услышала: «Надюша, не переживай, все будет хорошо».