Анастасия Рыдлевская: «Стало легче, когда начала отвоевывать время для своей жизни и радости у себя же — замученной и изможденной»

Варшавская выставка Анастасии называлась «Сегодня солнце снова странно светит». Были выставки в Познани и Вильнюсе, художница проводит мастер-классы в Гданьске, где живет и работает. Готовит к выходу третий музыкальный альбом, а также ведет курс живописи «Авторский стиль».

Со стороны кажется, что беларуска давно и благополучно вписалась в эмиграционную жизнь. Оказалось иначе.

— Первые два года после переезда для нас с мужем в эмоциональном плане были ужасные. Хотя Гданьск потрясающий город, он стал смягчающей подушкой, такой очень добрый обнимающий город.

Еще в детстве я мечтала переехать в Европу. Но не так резко, не по таким причинам и с возможностью вернуться. Первичный шок нас с мужем не отпускал долго. И только этим летом становится чуть легче.

— Что оказалось самым трудным?

— После переезда у меня внутри будто все схлопнулось, превратилось в зажатый комок ужаса. Я перестала вообще что-либо чувствовать, кроме постоянного депрессивного состояния.

Все мои психические расстройства усугубились, в том числе биполярное. Ничто не трогало, не приносило удовольствия. Плюс работа — как белка в колесе.

Организму и психике по-хорошему нужен был отдых, но не было ни денег, ни возможностей. Только мысли о том, как заработать, прожить, оплатить квартиру в незнакомой стране.

Такие мысли разрывают и уничтожают, превращая в раба материальной стороны. Это измождает.

А еще надо учить язык, и все постоянно спрашивают: «Чего ты не учишь? Почему не интегрируешься?» А ты просто не можешь встать с кровати.

«Все это выглядело как страшный сон на скоростях»

— На тебя сваливается неподъемная лавина этого всего и необходимость постоянной социализации. Потому что страшно быть одному, не найти свое место. Надо прикладывать много усилий, а ты не можешь. Все время на грани, безумный бег белки, которая уже должна лежать под капельницей, а она все никак не может отдохнуть.

В этом году мы с мужем, уже третье лето живя на море, первый раз просто сели и насладились им. Просто смотрели на море и, наконец, выдохнули.

Потому что два этих года были безумным забегом. Ты не разбираешься в людях, не понимаешь, кто хороший, кто плохой. Просто пытаешься со всеми общаться, а потом нарываешься на страшные ситуации и предательства. Это еще больше добивает.

Все это выглядело как страшный сон на скоростях. Как будто ты летишь с американских горок и такой: «Но я уже хочу выйти!» А тебе нельзя, ты не можешь.

При этом не скажу, что все было тотально плохо. Конечно, нет. И радость была, и Гданьск я безумно обожаю и невероятно счастлива, что тут живу. И мой любимый Мариацкий костел виден из окна. И каждый день хожу и думаю: «Какая красота! Как же мне повезло. И какое чудо, что я могу через 20 минут оказаться на море»

Да, все так, лишь одно «но». Все это я начала чувствовать буквально месяц назад.

— Кто-то заметит, что у вас было все для того, чтобы почувствовать это и раньше. И профессия художницы располагает, многие за такую медитацию деньги платят. Чего не хватало?

— Творчество, безусловно, успокаивает, но, когда ты за счет этого только и живешь, оно постоянно приводит к фрустрации. Ты никогда не знаешь: тебе сегодня заплатят за работу или нет?

Выставки почти всегда бесплатные, еще и свои деньги нужно вложить. А выставки нужны, чтобы о тебе узнали и работы продавались. Ты в постоянном ужасе и не знаешь, сможешь ли дальше творить или нужно устраиваться на работу, которая заберет остаток сил?

Я человек с очень малым количеством энергии. Я очень нежный тонкий цветочек, который и так еле находит силы, чтобы функционировать.

Поэтому творчество в такой ситуации не расслабляет. Расслабляла природа, вылазки в лес, парк — заземление. И я начала устраивать себе маленькие ритуалы.

Каждый день я должна выходить на прогулку, находить себе радость, заметить цветок, найти улиточку или купить кофе в «Жабке». Стало легче, когда я потихоньку начала отвоевывать время для своей жизни и радости у себя же — замученной, изможденной страхом и стрессом. Вот этот час в день — ты нормальный функционирующий человек с будущим. И я отвоевала время для той своей части, которая хочет жить.

«Просто выйди из дома, пройди два метра и сядь на скамеечку»

— Но иногда сложно даже поднять попу и отнести ее куда-нибудь.

— Согласна. У меня были депрессивные эпизоды, когда не могла встать, не мыла голову, ужасные вещи происходили. Помогла психотерапия, это действительно работает.

Когда мне помогли встать «на ножки», первое, что я стала делать — договариваться с собой. «Грустишь и тухнешь на диване? Давай-ка пойдешь к морю и будешь там ничего не делать и страдать». И на море всегда легче.

Нет моря? Сходи в парк. Давай будешь грустить там. А в парке есть белочка, раз — и на нее отвлеклась. Потом солнышко пригреет и снова приятно.

Я знаю, как плохо тухнуть на диване. Просто выйди из дома, пройди два метра и сядь на скамеечку. Даже от свежего воздуха станет легче.

Мне помог и режим, изначально в творческой профессии он отсутствует. По сути, я работала на уничтожение себя.

Сейчас выстраиваю график. Обязательны ритуал — завтрак, когда не думаешь о том, что надо срочно заработать и решить все проблемы.

Бережное отношение к себе тоже помогло. Есть хорошая фраза: относись к себе так же, как ты бы относился к своему любимому.

— Вы сказали, что выставки не приносят денег. Я слышала про такое в Беларуси, но не думала, что и здесь так...

— Я не скажу за все выставки. Иногда что-то да продается. Но обычно то, что продается, просто закрывает траты на выставку. В 95% случаев за выставку никто не платит, почти всегда организация на тебе, а продажами отбиваются расходы на организацию.

Я художник, который не живет на грантах, к сожалению, не умею этого. Я не дружу с документами, поэтому все продажи и выставки — своими силами.

— И ваша главная площадка — инстаграм?

— Да, он очень помогает. Потому что в Польше арт-мир без четких алгоритмов и гораздо серьезнее, чем в Беларуси, ты не можешь просто творить. Необходимо, чтобы тебя репрезентовала галерея, чтобы коллекционеры брали твои работы. Тогда начинаются продажи.

У меня пока этого нет. Поэтому предыдущие два года были достаточно сложные. Постоянно приходилось думать, как продавать работы, чтобы оставалось время создавать их же. И чтобы не устраивать распродажи, потому что нечем оплатить поход к врачу.

«Я здесь, я существую, может, кому-то не нравлюсь, но я имею на это право»

— Вы сказали, что вы нежный хрупкий цветочек, и я согласна. Но смотришь на ваши работы и видишь то, что, казалось бы, никогда не создаст «хрупкий цветочек». Как это в вас уживается?

— Да, мне говорят, что мои работы страшно-пугающие (смеется). Но я думаю, что это своеобразное дополнение моей хрупкости.

Мама с папой меня очень сильно берегли, я будто росла в тепличке. Жила в своем мире и мало общалась с людьми. Эмиграция – это мой первый серьезный выезд из дома, куда не могу вернуться. Отрыв от родителей.

Возможно потому, что я маленький нежный человечек, меня все так трогает и пугает, впивается в кожу. И постоянно очень больно.

Но в то же время меня многое восхищает. За счет этого получается погружаться в пограничные миры и состояния, которые ты так ощущаешь своей супертонкой кожей.

Если посмотреть на мои работы — это постоянно кровь, открытые раны, у меня ведь постоянно разодранные руки и разрывающееся сердце. И на всех моих работах «голышки», все голенькие. Это максимальная открытость и искренность, и мне не хочется, чтобы картины привязывались к конкретной эпохе и культуре. Хочется, чтобы они были мифологически универсальные.

Поэтому голенькое, открытое и беззащитное человеческое тело, при этом сильное и провоцирующее. Будто говорящее, что «я здесь, я существую, может, кому-то не нравлюсь, но я имею право так существовать».

— Почему вы не пытаетесь сделать своих «голышков» идеальными, приукрасить в угоду кому-то?

— Стараюсь выражать тело таким, каким чувствую свое. И мне важно, что в моих работах оно не сексуализируется. Нет пласта сексуальности, и все что связано с телесностью, желанием напрочь отсутствует.

Это больше нечто внутреннее, что превращается во внешнее с привкусом мифологии и первородности. Волосы на ногах, на подмышках. Для меня это не провокация общества, а естественная часть, природность и связь.

У меня люди, как продолжение корней деревьев, как часть природы, небо и лава. И это не только про тело, но и про чувства.

Стараюсь выразить все самое страшное, прекрасное и тайное – то, что прячут от социума. В том числе существующие эмоции и пограничные состояния. Особенно как человек с биполярным расстройством, у которого бывают приступы мании, гипомании, депрессии.

Это еще и то, что обычно табуируется обществом. И я хочу это показывать и говорить, что это тоже нормально, естественно.

Мы все люди, давайте не будем себя отрывать от природы и помещать в рамки. Я не говорю, что давайте будем «вар’яцець», но давайте примем тот факт, что мы живые. Жизнь проявляется в разных формах. И да, эти формы могут кого-то пугать, но это не значит, что они плохие.

«Мои работы могут казаться страшными, но на самом деле они про любовь и эмпатию»

— В нашем обществе принято стыдиться своих диагнозов и несовершенства, неидеального тела. Откуда в вас эта смелость?

— И так тяжело жить, а мы еще начинаем друг друга контролировать и вешать ярлыки. Мне так хочется больше свободы и эмпатии друг к дружке.

Мои работы могут казаться страшными, но на самом деле они про любовь и эмпатию. Смотришь, а там страшный лев. И ты такой: «О боже, как страшно!» Можешь отвернуться, пройти мимо, а можешь остановиться и увидеть, что на самом деле он не злой, у него просто такое лицо. Он добрый и даже прекрасный.

А потом вдруг обнаружишь, что и у тебя есть часть этого: некая злость, которую принято прятать. Но ведь не надо ее прятать, надо проживать здоровым экологическим образом.

Я очень хочу, чтобы люди были счастливыми. Да, я показываю в своих работах и депрессию, но я ее проживаю и перерабатываю. И хочу, чтобы человек в непростом состоянии посмотрел на картину и подумал, что он не один, и от этого стало легче.

Хочу, чтобы мы поняли, что нас много, мы странные, но мы имеем право жить и быть такими, какие есть. И чтобы в мире от этого становилось легче и добрее.

— Какая работа для вас самая дорогая?

— Когда уезжала из Беларуси, за последние четыре дня я нарисовала пять работ с тиграми. Я очень люблю своих тигров, это образ папы-защитника от страшного мира, связь с папой. Тех тигров я оставила в Беларуси и не могу забрать.

Но сейчас, спустя почти три года, я начала рисовать новых тигров. Они ко мне вернулись, и для меня это будет самая дорогая моя работа. Как будто я начинаю переживать эту травму, потерю дома. Будто начинаю видеть свой путь, который многое отнял, но и многое дал. И мои мама с папой словно снова со мной. Начинаю восстанавливать здоровый контакт, но уже без горя.

— Папа — образ тигра, а мама?

— Мама у меня — цветы. Все цветы в моих работах – это в основном мама. Потому что мама и папа садоводы, но мама больше. Она выращивает розы, у нас за домом было поле, где мы собирали букеты, делали цветочные маски, платья, ковры.

И еще мама – травница, делает чаи. Травы и цветы — это моя мама. А папа – тигр (улыбается).

— Теперь я понимаю, почему вы такая, такие-то корни!

— У меня вообще родители любят все природное. Мы всегда ходили в лес, где у нас были свои камни-валуны, мы с ним разговаривали и загадывали желания.

«Показатель того, что я разрешаю себе жить — моя музыка»

— Что для вас сегодня главная сложность?

— Хочется просто жить и работать, знать, что никто меня не выгонит. Дурацкие страхи, но хочется уже наконец спокойствия. Пусть и не в родной стране, а там, где тебя приняли. И еще главное сейчас – бережность и любовь к себе, как к любимому мужу.

— В вашей жизни появилась еще и музыка, вы записываете третий альбом.

— Я начала писать песни гораздо раньше, чем рисовать. У меня всегда была мечта стать музыканткой, певицей. Но я себя зачморила, не верила в себя, обросла комплексами. И запретила об этом мечтать.

Сейчас показатель того, что я разрешаю себе жить — моя музыка. Для меня счастье, что я могу создавать песни.

Еще недавно думала, что никогда в жизни не буду выступать. Было страшно, но вот уже выступаю который раз, и страх пропал. Это очень круто! И музыканты, которых встречала, такие все поддерживающие, лапочки просто.

Для меня это настоящая радостная и прекрасная жизнь. Я очень хочу завершить свой третий альбом.

И я не разделяю музыку и визуальное искусство, каждая моя картина звучит. Я бы очень хотела делать грандиозные выставки с большими арт-объектами: текстильными, с картинами и бисером — создать такое пространство. И все это со своим музыкальным сопровождением. Чтобы случилось погружение через музыку.

Создание такого мира для меня всегда про эмпатию и свободу. Про высвобождение тяжелых эмоций. Чтобы человек выходил, и ему становилось легче.

Не назову это психотерапией, но этот путь — как посмотреть на себя глазами другого. Открывая некие собственные темные глубины, которые гнили и томились внутри. И, освобождаясь, обретать легкость.