Беседка

Руслан Горбачев

Афганец Анисько: «На войне у одного был психоз и он стрелял, а другой трусил и прятался»

В 30-ю годовщину вывода советских войск из Афганистана один из ее белорусских участников Сергей Анисько рассказал «Салідарнасці», что удивляло бойцов в первые годы той войны.

Сергей Анисько: «Сначала мы жили в Афганистане в палатках, а потом нам возвели армейское фанерное общежитие. Жил я в одной комнате с доктором батальона Володей Оболончиком, найти которого спустя годы мне, к сожалению, не удалось»

– Говорю недавно жене: скорее бы 16 число.  Она: «Опять?» Отвечаю: да. Вновь всю ночь снилось, как в горах колонну веду. Отрывистые и при этом почему-то тревожные воспоминания.

А на днях приснился какой-то железнодорожный вокзал, где я встретил солдата с моей роты – Сашко Адаменко с Черниговской области (мы каждый год видимся на встрече батальона). И он рассказал мне, как ходил на боевую операцию.

Знаю, что вокзалы во снах – к плохому расставанию. Поэтому днем позвонил Сашко, узнать как его дела. У меня отлегло – все нормально.

– Вы и сослуживцы по Самаркандскому высшему военному автомобильному командному училищу написали рапорт о желании служить в Афганистане в добровольно-принудительном порядке. А можно было все же отказаться? И находились ли такие?

– Отказаться можно было, но это означало загубить свою карьеру офицера. Он не может рассуждать, где ему хорошо служить, а где нет. Хотя в случае с Афганистаном спрашивали о желании туда ехать, особенно у солдат и прапорщиков – немного, но отказники находились.

К тому же был такой момент… Вот ты во сколько на пенсию выйдешь?

– В 63, если еще не увеличат пенсионный возраст.

– А я вышел в 35. День на войне в Афганистане засчитывался как три. Это первое. Второе. Нам давали три фронтовых оклада. Мне каждый месяц на книжку шло 500 рублей – бешеные деньги! Офицеры шутили: деньги ляжку жмут.   

Меня что поразило по приезду в Афганистан: сразу шли к начальнику финансовой службы и писали завещание: как в случае гибели распределить твои накопленные средства.

И вместе с тем не покривлю душой, если скажу, что большинство ехало в Афганистан по зову сердца и исходя из патриотических побуждений. Советская пропаганда работала – не в пример современной белорусской – успешнее. Мы искренне считали, что едем оказывать интернациональную помощь афганскому народу и нужно пресечь попытки  гнусных америкосов поставить там свои базы.

– Что еще поразило по прибытии в Афганистан?

– В Советском Союзе мы жили в условиях всеобщего дефицита, особенно импортных товаров. А приехав в нуждающийся в помощи Кабул, вдруг обнаружил, что у них в магазинах и лавочках стоит японская аппаратура, лежит модная одежда, изобилие продуктов… Я подумал: и мы приехали сюда строить социализм?   

Сказать, что меня поразил климат, не могу. Отец был военным, мы шесть лет жили в Баку, затем три года в Монголии, потом учился четыре года в Самаркандском училище.

Впечатления от народа – трудяги. Едешь в пять утра по трассе и видишь, как крестьяне обрабатывают землю примитивными инструментами. В провинции и сельской местности, конечно, была нищета. 

– Что входило в ваши обязанности в Афганистане? 

– В 21 год я прибыл в Афганистан и сразу был назначен на должность помощника начальника штаба автомобильного батальона. Пробыл в этой должности год. В мирной жизни стать командиром роты в 22 года было нереально, но тут помог случай. Из Союза прислали командиром автомобильной роты связиста (свидетельство бардака в кадровых органах). Он где-то дрогнул, где-то надломился, где-то немного запил, в общем, не смог адекватно командовать. А идет война, посылать новую заявку нет времени, и командование остановило выбор на мне. Не слышал, чтобы еще где-то командиром роты стал лейтенант.

Свою роту я называл китайской: вместо обычных 115-120 человек у меня в подчинении было почти 150. Первый взвод – наливники. Возили в основном авиационный керосин и дизельное топливо по маршруту Кабул-Пули-Хумри. Туда-назад 300 км, но через перевал Саланг – тяжело. Наливникам доставалось, их называли смертниками. Если везли авиационный керосин, достаточно было одной пули, чтобы вся машина загорелась. У них главным была скорость. Как правило, даже не отстреливались.  

Еще три взвода – сухогрузы (боеприпасы, вещевое довольствование, продовольствие), которые я возил между Союзом и Кабулом. В колонне обычно было до 50 машин, что позволяло ей не растягиваться. Летом иногда успевали сделать пять рейсов, зимой – три-четыре. Перевал Саланг (более шести тысяч метров над уровнем моря) запомнил на всю жизнь. Зимой из-за льда иногда надевали на колеса цепи, сыпали песок. Однажды подъем на перевал длиной в 37 км занял двое с половиной суток.

– Какими были человеческие потери? 

– У нас в бригаде в Афганистане погибло 164 человек, 12 пропали без вести – одного хлопца в позапрошлом году нашли. Российский союз ветеранов войны в Афганистане вышел на бывших душманов, описали ситуацию. Те вспомнили, что действительно в таком-то месте захватили бойца, убили и закопали. Вернули в Казахстан останки, генетическая экспертиза подтвердила, что это он. Родители хотя бы обрели могилу сына.

– Как люди менялись на войне?

– Война, конечно, серьезное испытание для личности.  Хватало разных примеров. Были свои герои, были свои трусы, были те, о которых есть поговорка «кому война, а кому мать родная». Наверное, это как на любом предприятии: есть лентяи и несуны, а есть ударники труда.

Но в Афганистане этих людей сразу было видно. Отправляют на боевую операцию – кто-то взял автомат в руки и готов, а кто-то вдруг начинает болеть: понос, желтуха, золотуха.

Но были и ситуации, которые я не считал трусостью. Стрелок зенитной установки из Эстонии за месяц до замены подошел и попросил: товарищ лейтенант, не посылайте меня больше, плохое предчувствие. И я почему-то его понял: будешь нести караульную службу, свое отвоевал.

В Советском Союзе ведь служили по два года, а у нас в Афганистане получалось два года и два-три месяца. Вроде отслужил, но приходят на смену молодые, их нужно обкатать в нескольких рейсах.

– Вы лично какие чувства испытывали во время рейсов? 

– Ехал уже наэлектризованным. 1981 год, места обстрела были уже известны: душман не пойдет стрелять в тебя в пустыне, а будет бить в горах и зеленке (виноградники, сады вдоль трассы). 

Интересно: в ожидании боя испытывал волнение, а раздавались первые выстрелы – переходил в состояние психоза-эйфории. Стрелял и казалось, что бой длился долго, а потом смотрел на часы – обстрел длился всего минут 5-10.

По интенсивности обстрела понимали: стоит ли останавливаться и отстреливаться, или давить на газ. Попасть с гор с расстояния 300-500 метров в движущуюся машину для душманов в то время было непросто. Это потом уже вояки проходили обучение в Пакистане.

Но если подрывали первую машину, понятно, приходилось вести бой – занимать оборону или в кювете, или под задними колесами (их пуля не пробивала). Через каждые 5-10 км на трассе стояли наши посты, у них была броня, танки, которые в случае чего шли на помощь.

Психология человека, конечно, интересная штука. Помню случай. Попали в засаду, лежим, отстреливаемся. Подошла броня, отбились, колонна тронулась. А машина Хрунькова стоит. Что такое? Бросились искать его по кюветам, в расщелинах – нет его.

Открываем кабину – а он живой лежит и читает книгу. «А что рабяты, куды стралять – эхо же». Вот психика человека: у одного был психоз и он стрелял, второй трусил и прятался, а третий лежал спокойно и ждал подмоги.

– Сергей Федорович, приходилось убивать людей?

– Стрелять – стрелял. Целиться – целился. Они меня хотели убить, я – их. Остались они живы – дай Бог, пусть живут.   

Ощущали ли мы постоянную угрозу смерти? Это война. У меня однажды состоялся разговор с одним афганцем. Он сказал: да этот всего лишь служил начальником склада… А я вспоминаю, как рядом с нами в Кабуле базировался артиллерийский полк. К ним прибыл служить прапорщик, начальник клуба. И его убило шальной пулей.

Или вспоминаю, как погиб командир роты с нашей бригады: сдал дела и должность, на утро должен был улетать в Союз. Пошел попрощаться с личным составом роты и его там убило током. Ужасная нелепая смерть.

– За время вашего командования какие автомобильные потери понесли?

– Я принял роту в сентябре 1982 года в составе 94 автомобилей. В мае 1983-го, уезжая в Союз, сдал 50 машин. Были подрывы, были поломки, были потери по техническим причинам, когда автомобили улетали в пропасть (отказали тормоза).

Кстати, в тормозную систему первых пришедших к нам «КАМАЗов» заливался чистый спирт… Как начинаем подниматься, то один грузовик станет, то другой – замерзают тормоза. Потом разобрались, что спирт выпивали.  

– Стали ли вы с течением службы в Афганистане ощущать себя оккупантами?

– Нет. Во-первых, мы туда прибыли по официальной просьбе афганского правительства. Во-вторых, мы сотрудничали с афганцами из числа местных властей. Допустим, у меня были хорошие отношения с руководителем полиции в поселке Хинжан, который в свое время окончил училище МВД в Ташкенте.

Многие грузы мы возили не для нашей 40-й армии, а для афганцев. Какие же мы после этого оккупанты?

– Что сегодня чаще всего вспоминаете из войны? 

– Наш армейский коллектив. Дружба на войне – святое. Почему мы и встречаемся (в последние годы в Украине). Служил потом в Союзе – такого ощущения дружбы уже не было.

При этом сегодня у меня мысли не очень веселые. Вот я сказал, что в нашей бригаде погибло 164 человека. А после окончания войны, за прошедшие годы, ушло из жизни может быть в три раза больше людей. Причем умирают в 50-55 лет. Особенно покосило ряды тех, кто получил ранения, переболел (в Афганистане свирепствовали гепатит, тиф, малярия). И практически каждый месяц кто-то умирает. Вот поэтому сейчас еще грустно.

А тогда была молодость, что такое 21-22 года? Была мечта, чтобы война скорее закончилась, вернуться в Союз.

«Афганцы» имели право выбора места дальнейшей службы. Я вернулся в родной Слоним. У меня же там и квартира была: если отправляли в Афганистан, семье сразу же давали жилье. Я выслал справки – супруга получила однокомнатную.

Когда вернулся, настолько было противно слушать стенания офицеров, жаловавшихся на тяготы службы в Слониме! Особенно прапорщиков, которые были почти сплошь из Слонимского района. Я после Афганистана радовался всему: березам, птицам. Но пугался и чуть ли не падал на землю, когда из карбюраторной машины слышался хлопок, напоминавший выстрел.

Однажды не выдержал и сказал в курилке: так в чем проблема, напишите рапорт о направлении в Афган. Ой, как они оскорбились. Когда уже пошли гробы цинковые в Союз, желающих добровольно ехать в Афганистан заметно уменьшилось.

– Как относитесь к той форме, в которой теперь в Беларуси отмечают годовщину вывода советских войск из Афганистана, да и вообще говорят о той войне?

– С одной стороны помнить ту войну надо. Во-первых, из-за погибших, которым нужно отдавать дань памяти. Во-вторых, чтобы не допустить в судьбе государства повторения такой ситуации.

С другой стороны… Смотрел на днях на ОНТ передачу, посвященную Афганистану. И что мне не понравилось: такое впечатление, что сейчас хотят изменить некоторые суждения о целесообразности той войны. Прозвучала мысль: в том, что СССР ввел свои войска, опять виновата Америка. Не политбюро, не доморощенные руководители, направившие воинствующих атеистов в мусульманскую страну, а американцы!

Не нравится мне и то, как преподносят период пребывания советских войск в Афганистане, говоря, что «мы там строили для афганцев».

Ребята, я видел, что мы строили в 1981-1983 годах. Базы, военные городки и госпитали – для своего контингента. А когда началась полномасштабная война, активная фаза строительства закончилась. Мы были бы идиотами, если бы противник взрывал, а мы продолжали строить.

Оцените статью

1 2 3 4 5

Средний балл 4.7(140)